Критик-творец

В истории отечественной культуры эпоха, которую можно назвать его именем, длилась почти сорок лет, а потому, с неизбежной поправкой на саму сферу деятельности, вполне сопоставима — особенно по созидающему влиянию своему — с политическими эпохами Екатерины Великой или Иосифа Сталина. И дело здесь не сводится только к тому, что великие произведения композиторов «Могучей кучки» или художников-передвижников, по большому счёту, непредставимы без фигуры и влияния Владимира Васильевича Стасова. Это, бесспорно, самые заметные вершины открытого и отчасти созданного — в том числе его собственными непрестанными усилиями — материка русской классики второй половины XIX—начала ХХ века.

Устоявшаяся характеристика Стасова: «Крупнейший музыкальный и художественный критик, историк искусства и учёный-археолог, библиотекарь-искусствовед, знаток и просветитель, оказавший влияние на творчество широчайшего круга представителей русской культуры», — подтверждает, что за годы своей жизни (1824—1906) ему удалось выполнить заявленную им программу: «Критика должна заключать в себе все искусства,.. потому что они суть различные стороны и средства одного и того же общего целого», — и выполнить с огромным «русским запасом», ибо деятельность Владимира Васильевича не замыкалась исключительно в рамках искусства, но распространялась на всю культуру: историю, идеологию, философию и так далее.

Известные пушкинские слова о Михаиле Ломоносове: «Он создал первый университет. Он, можно сказать, сам был первым нашим университетом», — вполне применимы и к Владимиру Стасову, который задолго до начала компьютерной эры создал в Императорской Публичной библиотеке, где работал с 1856 года (в штате — с 1872 года), по сути, настоящий информационный портал и, можно сказать, сам был первым информационным порталом, принципиально открытым для всех «заинтересованных пользователей». Разумеется, на базе живого человеческого, а вовсе не электронного «искусственного интеллекта», но с изумляющим до сих пор «коэффициентом полезного действия». Практически каждый из деятелей искусства и культуры, кто обращался к Стасову, мог рассчитывать на его помощь и поддержку. А зачастую эта помощь и поддержка оказывались по инициативе самого Владимира Васильевича — если он считал чьё-то творчество этого достойным. Но феномен Стасова вовсе не исчерпывается известным девизом: «Быть полезным другим, коли сам не родился творцом», — он, несмотря на эти слова, несомненно, проявил себя и в качестве уникального творца, только творца не конкретных произведений искусства, но отечественного культурного процесса своего времени (и с точным прицелом на будущее). К этому, разумеется, можно добавить сделанные им собственно научные исследования и открытия в различных сферах знания, однако они только дополняют, но вовсе не определяют общую картину (или, что не менее верно, общее звучание) деятельности Стасова.

«Улицы мостить или создавать Гамлетов — всё равно… но работать, делать, что можешь, вот что одно я признаю на свете», — заявлял он. «Человек, который делал всё, что мог, — и всё, что мог, сделал!», — это уже из статьи Максима Горького 1910 года, посвящённой памяти Стасова. И оттуда же: «Мир для него был мастерской, в которой люди пишут картины, книги, строят музыку, высекают из мрамора прекрасные тела, создают величественные здания и, право, порою мне казалось, что всё, что он говорит, сливается у него в один жадный крик: «Скорее! Дайте взглянуть, пока я жив...» В этой статье Горький — как представляется, совершенно сознательно и по вполне объяснимым соображениям идейно-политического характера — заметно преувеличил эстетическую составляющую в деятельности Стасова, с которым лично познакомился уже в самом конце жизненного пути великого критика. Но «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…» (Сергей Есенин). Многие значимые черты стасовского феномена всё отчётливее проступают только сейчас, более чем через век после его кончины, на очередном историческом распутье нашей родины, когда Россия пытается освободиться от «умершего» западного либерал-глобализма и вступила в состояние гибридной войны со всё ещё однополярным миром Pax Americana, он же коллективный Запад, он же «альянс демократий», сталкиваясь не только с вооружёнными силами противника, не только с его экономическими и политическими санкциями, но прежде всего — с проблемой собственной идентификации, собственного целеполагания.

Сам феномен Стасова, по сути, был порождён аналогичной проблемой и аналогичной общественно-политической ситуацией. В конце 1830-х—начале 1840-х годов всё более острой и больной для всего мыслящего российского общества становилась проблема выбора дальнейшего исторического пути: двигаться ли по следам передовой тогда и всё более набиравшей ход Европы — или попытаться придержать это движение, параллельно развивая и расширяя собственный «центр силы» на основе имперской государственности и «уваровской триады» (православие, самодержавие, народность)? Эта проблема выбора впоследствии определила раскол и жёсткую полемику между «западниками» и «славянофилами», а своё художественное воплощение нашла во множестве произведений литературы и искусства, самым символическим среди которых, наверное, стоит признать картину Виктора Васнецова «Витязь на распутье» (1882), создание которой также не обошлось без участия Стасова. Автор сообщал ему в личном письме: «На камне написано: «Как пряму ехати — живу не бывати — нет пути ни проезжему, ни прохожему, ни пролетному». Следуемые далее надписи: «направу ехати — женату быти; налеву ехати — богату быти» — на камне не видны, я их спрятал под мох и стёр частью. Надписи эти отысканы мною в публичной библиотеке при Вашем любезном содействии…»

Конечно, к тому времени Стасов свой собственный выбор уже сделал. А в юности своей вначале студент Императорского училища правоведения, затем молодой чиновник и начинающий публицист (сотрудничал в «Отечественных записках» Андрея Краевского) Владимир Васильевич — под сильнейшим влиянием неистового Виссариона Белинского («Громадное значение Белинского относилось, конечно, никак не до одной литературной части: он прочищал всем нам глаза, он воспитывал характеры, он рубил, рукою силача, патриархальные предрассудки, которыми жила сплошь до него вся Россия, он издали приготавливал то здоровое и могучее интеллектуальное движение, которое окрепло и поднялось четверть века позже. Мы все — прямые его воспитанники»), а равно атмосферы своей семьи и всего общественного настроения склонялся к выбору «западного» пути как единственно передового и прогрессивного.

Но в августе 1849 года он, а также его старшие братья Николай и Александр (их отец, известный архитектор и академик Императорской Академии художеств Василий Петрович Стасов, скончался в 1848 году, а мать — еще раньше, в 1831-м) были арестованы по «делу петрашевцев» и больше месяца провели в Петропавловской крепости — после чего освобождены без особых последствий. Но этот арест сыграл свою роль в якобы спонтанном и неожиданном решении будущего критика оставить государственную службу, чтобы в мае 1851 года отправиться (благодаря предложению князя Григория Волконского) за рубеж в качестве личного секретаря, а затем и личного библиотекаря у Анатолия Демидова, князя Сан-Донато. После трёх лет, проведенных в Европе, периода, который сам он впоследствии именовал «Wander ja lire» («Странствий и чтения») в 1854 году, уже в разгар Крымской войны, на родину вернулся совсем другой Стасов — с ещё большей любовью к прогрессу и развитию, однако без каких-либо иллюзий как относительно «европейского» пути для горячо любимой им России, так и перспектив имперской государственности. И «пошёл делать анатомию, глубокую, настоящую, до корней, по всей правде, неподкупную ни враждой, ни дружбой, ни публикой, ни успехом, ничем на свете» — ту свою многомерную культурную работу, направленную на «содействие богатырским внутренним силам русского народа», которая впоследствии сделала его «кумиром тех, для кого любовь к родине не ассоциировалась с церковной казёнщиной».

Впрочем, уже в 1884 году император Александр III лично удостоил не занимавшего никаких официальных постов, кроме заведующего Художественным отделом Императорской Публичной библиотеки, Владимира Стасова чином III класса (тайного советника, что соответствовало военному званию генерал-лейтенанта).

Как отмечал историк Александр Пыжиков, «искусствоведческая проблематика представляется только внешним контуром основных занятий Владимира Васильевича. Его главный вклад — это открытие народной подлинной России». К этому тезису, как представляется, стоит добавить, что «народную подлинную Россию» Стасов понимал не как некий идеал из прошлого или со стороны, а как возможность будущего. Чем интересен и важен для всех нас сегодня, в канун своего двухвекового юбилея. «Я привык всякую вещь (хотя бы очень маленькую) поправить как можно лучше и как она должна в самом деле быть».