«Я возьму этот большой мир,
Каждый день, каждый его час.
Если что-то я забуду,
Вряд ли звёзды примут нас».
Роберт Рождественский
Когда мы в детстве смотрели дилогию «Москва – Кассиопея» и «Отроки во вселенной», мы не задумывались над важным вопросом: куда, в какое столетие вернутся герои повествования. Не получится ли так, что их вояж окажется не нужен грядущему поколению — их встретит обескураженное молчание или слабая попытка понять: зачем эти люди вообще летали? У Станислава Лема есть замечательный, возможно, даже лучший его роман – «Возвращение со звёзд». Космонавт Эл Брэгг прилетает домой, на родную Землю и видит диковинное общество, сформировавшееся за то время, пока он выполнял свою миссию. Точнее, это для него, в условиях космоса, пронеслось всего десять лет. Земля же одолела более чем вековой путь. И что видит Брэгг? Социум без конфликтов, страстей и дерзаний. Без риска. Без крыльев. Зато имеется всё для максимального удобства человека, вплоть до «послушной» мебели, считывающей желания хозяина. И, разумеется, тут никто никуда не стремится, не рвётся – земляне давным-давно доказали, что полёты в космос бестолковы и дорогостоящи. «Не летают – иникогда уж не полетят. Ням-ням. Одно огромноеням-ням», - говорит один из бывших соратников Брэгга. В своё время, году этак в 1986-87-м, ещё не зная содержания романа, я прочла любопытную фразу. За точность цитирования не ручаюсь, но смысл был таков: «Мир лемовского«Возвращения…» – это антиутопия, рисующая тупик развития. Этот мир – антипод коммунистического завтра».
Автор той публикации дал совершенно верное определение – тупик. Но комфортный. Не летают, не творят и не рискуют. Но – чавкают. Всю работу, включая проведение хирургических операций, совершают роботы, а люди тускло живут – едят, путешествуют, занимаются любовью, купаются в тепловатых бассейнах, расслабленно танцуют. Светлое Будущее нам рисовалось, как эпоха созидания и постоянного продвижения к новым блистательным целям. Итог — духовная эволюция человека. Он будет хотеть именно летать! Причём это желание станет естественным, как свет и воздух.
Отношения, представленные Лемом, – это как раз триумф потребления, торжество огромного «ням-ням».Кадавр из «Понедельника...» Стругацких не просто вырвался на свободу, но и сделался иконой стиля, а Виктор Пелевин в своём «Омоне Ра» дал убийственную характеристику: «Единственным пространством, где летали звездолёты коммунистического будущего <...> было сознание советского человека». Всё. Нету. И снова та же засада: куда и, главное, зачем вернулись герои рейса «Москва — Кассиопея»? В далёком 1973 году, когда снимали дилогию, этот вопрос не возникал — мы верили, что в 2000 году у нас будут планетолёты, базы на Луне и прочие «яблони на Марсе». Это само собой разумелось. Казалось реальным. Почти лишённым фантастического флёра — ибо сказка становилась былью, а подростки, управляющие космическим кораблём, смотрелись вполне своевременно. Ещё чуть-чуть и... Но не сложилось — мы пошли иным путём. Наши подростки ловят покемонов и демонстрируют инфантильность... Мечтают о карьере с деньгами. С лёгкими деньгами — монетизировать свой канал на YouTube и спокойно спать до полудня. Нам же — ископаемым рептилиям – остаётся лишь писать мемуары о неслучившемся. Ностальгировать по будущему, от которого мы отказались.
В московском Музее космонавтики (м. «ВДНХ», пр-т Мира, 111) до 6 ноября работает концептуальная выставка, посвящённая кинофантастике режиссёра Ричарда Викторова, создателя культовых подростково-юношеских лент — саги о рейсе Москва-Кассиопея и двухсерийной картины «Через тернии к звёздам». Перед нами — фильмы-предостережения о дальних мирах, где жизнь оказалась под угрозой, однако молодые земляне прилетают их спасать. В случае с «Кассиопеей» планету подмяли и стерилизовали мыслящие роботы-вершители. Гуманоидное население проиграло битву, а роботы — стоит им увидеть хомо-сапиенса — тут же принимаются его обрабатывать и обращать в тихого зомби. В «Терниях...» население планеты погибает от экологической катастрофы, вызванной не падением метеоритов и не ещё какими-нибудь возмущениями природы, а действиями самих обитателей...
Куратор выставки Ольга Низовцева рассказала, что экспозиция интересна прежде всего людям старшего поколения — для них это полёт в страну детских воспоминаний. Для молодых — повод осознать, что наши мастера делали высококлассное, зрелищное кино. Не зная голливудских тонкостей и хитростей, они создавали поразительные эффекты, которые и теперь смотрятся неплохо. Так, гримёр картины «Через тернии к звёздам» долго изучала кожные, в том числе венерические заболевания, чтобы придумать лица людей, живущих в условиях планетарного коллапса. Невесомость снимали под водой, убирая специальными фильтрами блики жидкости. Образы роботов из «Отроков во вселенной» должны были отвечать двум требованиям — это автоматы, но автоматы живые. Даже с характерами. Биомасса из «Терний...» тоже выглядит витальной, хватающей, вечно голодной, и при этом — безмозглой. Можно ли это воплотить? Пожарная пена с подсветкой в строго выверенных ракурсах. А нам-то казалось, что масса тянет к нам кошмарные «руки»! Наша кинофантастика — не поточное производство зрелищ, а штучный товар, поэтому каждый раз приходилось изобретать нечто особенное. На стендах выставки вы сможете прочитать, с какими трудностями сталкивались авторы и как они выходили из положения.
Глядя на стенды с экспонатами, я невольно проецирую сюжетные коллизии на нашу современность. «Мы сделаем вас счастливыми», - обещали роботы-вершители молодым землянам. Агрессивное, высокотехнологичное осчастливливание. Через «не хочу». Через подкатывающую тошноту и протест. Ты обязан стать счастливым! Современная психология так называемого «позитивного» направления вся на этом построена, разве что ей пока не даны пыточные механизмы и доступ к пультам. Цель счастья — в спокойном и тупом наслаждении. В ощущении себя центром мироздания. В мерном чавканье. «Фиксирую к ликвидации склонность к состраданию, совести, неудовлетворённости собой, доброте... труду», - металлическим голосом произносит женщина-киборг. Раскройте любой журнал околопсихологического направления — везде будет примерно та же картина. Ушлые душеведы лечат от «комплексов» (то есть от любой рефлексии и маломальского самопознания), избавляют от чувства вины (оказывается, это и есть причина для кручины), призывают стать проще и перестать зацикливаться на таких мелочах, как чужое горе. Даже своё горе надо уметь «затанцевать» и зажевать! Нет депрессиям! «Достать чернил и плакать», - это не наш метод. Улыбаемся и машем. Быть позитивным дебилом — святая обязанность человека-гаджета. Потребность в труде — блеф. Страсть к открытиям — профанация. Герои фильма сломали цивилизацию улыбающегося «железа» потому, что проявили тягу к нестандартному мышлению и познанию.
В фильмах Ричарда Викторова прослеживается отчётливая неприязнь ко всему искусственному и мёртвому. Учёные из «Терний...» живут в экологически-чистом, радостном мире на лоне природы. Летают в космос, но живут в домах с деревянными стенами. Никаких стеклянных кубов в духе замятинского «Мы», никаких дерзких небоскрёбов со скоростными лифтами. Человек будущего — человек естественный. У подростков из дилогии о Кассиопее тоже была интереснейшая возможность — они могли смоделировать на корабле фрагмент практически любого земного пространства — свою квартиру, море, поляну и так далее. Однако их почему-то не тянет в эту кают-компанию — они предпочитают проводить время в рабочих отсеках, а попытка отпраздновать день рождения в «земном» интерьере вызывает у ребят щемящее, тягостное чувство. Это — неживое, а потому — отталкивающее. «Не уходи далеко, а то упрёшься в небо». Это и есть самое страшное — упереться в небо и понять, что там ничего нет. «Я возьму щебет земных птиц, / Я возьму добрых ручьёв плеск, / Я возьму свет грозовых зарниц, / Шёпот ветров, зимний пустой лес...», - стихи Роберта Рождественского стали песней к фильму.Мы несём в космос воспоминание о Земле, но не симулякр леса на десяти квадратных метрах.
Фильмы Ричарда Викторова спустя годы воспринимаются как жутковатые сакральные откровения. В них слишком много «антинаучного» и не вписывающегося в жанровую канву научной фантастики. Никто до конца так и не понял, что означает образ потустороннего незнакомца в дилогии о Кассиопее. Прогрессор из будущего? Или вестник высокоразвитых цивилизаций? Себя он скромно именует «Исполняющим Особые Обязанности». Этот персонаж мгновенно излечивает главного героя от близорукости, движением руки создаёт ситуации, перемещается в пространстве и «превращает» портсигар профессора...в видеотелефон. В некоторых статьях был сделан стандартный вывод, что авторы намекали на всесилие и великие технологии КГБ. Мол, этот занимательный герой — не что иное, как пародия на товарищей из «первого отдела», курировавших тогда все большие проекты. На деле, тут всё сложнее и даже страшнее — кто этот человек(?), меняющий ход событий? Чьи «особые обязанности» он исполняет? Герой Иннокентия Смоктуновского вызывает странный холодок и многочисленные вопросы. Кому понадобилось использовать землян, а ещё точнее — советских пионеров для этой миссии? В «Терниях...» присутствует креационная модель создания гуманоидов из биомассы, а в финале — трогательно-красивая картина ваяния молодой планеты.
Выставка в Музее космонавтики не даёт ответов на глобальные вопросы — у неё другая задача. Вспомнить всё. Прикоснуться к прошлому, которое так и не стало будущим. Хотя у куратора Ольги Низовцевой — иное мнение: «Действие «Терний...» отнесено в XXIII век, поэтому не всё потеряно». Быть может, мы сейчас переживаем смутное время, предшествующее взлёту? Продраться через тернии, чтобы наконец-то увидеть звёзды. Или небо в алмазах, как у Чехова. Победить в себе кадавра. Вспомнить, что ты когда-то хотел летать.
