Чем люди живы? Тем, что раздевают,
Терзают, мучат, душат, гонят прочь взашей
Других людей и прочно забывают,
Что сами носят звание людей.
Имя Бертольта Брехта (10 февраля 1898 — 14 августа 1956) уже долгое время было не то, чтобы забыто, но уж точно отодвинуто в сторону и задвинуто за сцену — вместе с теми эстетическими и общественно-политическими идеями, которые он исповедовал не только своим творчеством, но и всей своей жизнью. И, чего скрывать, это были марксистские, коммунистические идеи, которые в конце ХХ века, после «перестроечного» краха Советского Союза и победы западного либерал-глобализма во главе с США, стремительно утратили свою былую популярность и в объединённой Германии, и в «единой Европе», и во всём мире.
Разумеется, ни единого смысла, ни единого слова в стихах и пьесах Брехта через тридцать с лишним лет после его кончины это изменить уже не могло, — но его смыслы и слова перестали восприниматься «самой передовой» частью человечества, решившей для себя отныне и навсегда, что «конец истории» будет вовсе не коммунистическим, а либеральным «потребительским раем». Но беда пришла откуда не ждали: ориентированная с начала 1960-х годов на потребление «матрица» человеческой цивилизации быстро уткнулась в «мальтузианский» дефицит ресурсов, производства и распределения. А это привело к возрождению неомальтузианских, социал-дарвинистских, а попросту — неонацистских настроений в сообществах коллективного Запада. «Как только полтора миллиарда китайцев пересядут с велосипедов на автомобили, — здесь (то есть в США. — Авт.) всё закончится...», — заявил ещё в конце 1990-х годов один из американских геостратегов. Сейчас этот момент уже близок: в КНР ежегодно производится больше 20 млн автомашин… И если бы только в Китае было дело.
Так что стремление США и их союзников по коллективному Западу, он же «альянс демократий» остановить историю человечества и отменить его культуру, совершив Great Reset («Большой Сброс») по Клаусу Швабу, вновь делает творческое наследие Бертольта Брехта сверхактуальным и сверхвостребованным — особенно в ближайшей перспективе. И самое, наверное, поразительное заключается в том, что он даже не предсказывал такое будущее и не предвидел его, а понимал, через какие тернистые и узкие места пролегает и будет пролегать далее путь человечества. Например, в этом отрывке из «Карьеры Артуро Уи, которой могло и не быть» 1941 года:
А вы учитесь не смотреть, но видеть,
Учитесь не болтать, а ненавидеть.
Хоть человечество и было радо,
Отправив этих выродков налево,
Торжествовать пока ещё не надо:
Ещё плодоносить способно чрево,
Которое вынашивало гада.
Но не случайно Брехт говорил, что если любить человека, нужно сделать его эскиз, так, чтобы он стал похож… «— Кто, эскиз? — Нет, человек!»
После приказа властей о публичном сожжении
Книг вредного содержания,
Когда повсеместно понукали волов, тащивших
Телеги с книгами на костер,
Один гонимый автор, один из самых лучших,
Штудируя список сожжённых, внезапно
Ужаснулся, обнаружив, что его книги
Забыты. Он поспешил к письменному столу,
Окрылённый гневом, и написал письмо власть имущим.
«Сожгите меня! — писало его крылатое перо. —
Сожгите меня!
Не пропускайте меня! Не делайте этого! Разве я
Не писал в своих книгах только правду? А вы
Обращаетесь со мной как со лжецом.
Я приказываю вам:
«Сожгите меня!» (май 1933 года, перевод Б.Слуцкого)
Начинал Ойген Бертхольд Фридрих Брехт (настоящее полное имя писателя, Бертольт Брехт — псевдоним) как поэт, что, в общем, свойственно и отчасти даже неизбежно для молодых людей, жадно ловящих ритмы жизни с целью гармонизировать их и найти свой собственный ритм. По сердцу и по росту. Уже с 16 лет его стихи появляются в местной аугсбургской печати, примерно тогда же юный автор начинает исполнять свои произведения под написанную им самим музыку. Один из его опытов в этом роде, «Легенда о мёртвом солдате», созданная военным санитаром Брехтом осенью 1918 года, незадолго до завершения Первой мировой войны, получил достаточно широкую и прочную известность. Впоследствии от сочинения музыки и исполнения своих песен Брехт отказался, доверив эти функции более профессиональным композиторам (как Ханс Эйслер) и певцам (как Эрнст Буш). Но сами стихи он писал всю свою жизнь, через них пришёл в театр, ставший главным делом его жизни, а пьесы Брехта не только насыщены музыкой и песнями, но и по-особенному поэтичны.
Эта поэтичность имеет мало общего с лирикой, но полностью укладывается в концепцию «эпического театра» Бертольта Брехта, где все события разворачиваются одновременно и в отстраненном от субъекта эпическом («он — я, ты, он»), и в драматическом («ты — я, ты, он») плане, но очень редко — в лирическом, от первого лица («я — я, ты, он») плане взаимодействия, тем самым подчёркивая особое и даже уникальное значение последнего. Что, в общем, полностью соответствует реалиям нашего бытия: проявить свою истинную сущность во всей её полноте, внутренней и внешней, людям удаётся очень редко, может быть — однажды, или даже никогда за всю свою жизнь. Вот к этой высшей сущности, к высшей субъектности человека и апеллирует театр Брехта, который начинается вовсе не с вешалки и вовсе не буфетом заканчивается, это вообще не игра и не зрелище — это работа, это труд, это производство без традиционного разделения на «замысел — воплощение — восприятие», в нём должно исчезать и разделение на автора, актёров и зрителей, становиться частью их реальной жизни…
«Трёхгрошовая опера» (1928), «Мамаша Кураж и её дети» (1939), «Жизнь Галилея» (1939), «Карьера Артуро Уи, которой могло и не быть» (1941), «Добрый человек из Сычуани» (1941), «Кавказский меловой круг» (1945) — признанные шедевры «брехтовского сплава», в котором ирония и сарказм над несовершенством человека и общества облагорожены и преображены лигатурой любви и надежды. «Всё на свете принадлежать должно тому, от кого больше толку, и значит, дети — материнскому сердцу, чтоб росли и мужали, повозки — хорошим возницам, чтоб быстро катились. а долина тому, кто её оросит, чтоб плоды приносила». По Брехту, «глупость можно победить; она не так уж неуязвима!», и «никакое насилие не может сделать невидимым то, что уже было увидено». И даже если вся наша жизнь, вся история человечества — лишь «Трёхгрошовая опера», то «у человека должно быть хотя бы на два гроша надежды, иначе жить невозможно», а недостающий грош надежды каждому предстоит найти. Сделать же это можно, только делясь, чем можешь, с другими людьми: «Возвращайся снова и снова, ковыляй, ползи, пробивайся, но приведи отставшего». Творчество Брехта — воплощение его парадоксальной любви к людям.
