С утра Надежда начала собираться, даже попросила у Валентины косметику. Та удивилась:
- Ты недавно говорила, что комсомолка не должна пользоваться косметикой?
- Чуть-чуть можно. Сейчас придет товарищ Прошкин…
- Так ты для него стараешься?
- Для себя! – резко ответила Надежда.
Репринцева с улыбкой наблюдала, как неумело красится ее сокурсница. Не выдержала, подошла:
- Давай помогу.
Надежда для вида недовольно наморщила лоб и милостиво согласилась.
Несколько умелых движений – и она похорошела. Другая девушка!
- Тебе бы одежду сменить. Пока мы здесь, сходим в магазин. В Москве такого не купишь.
- В СССР скоро будет все! И любой одежды полно! А пока… наши временные трудности.
- Знаю, - Валентина вдруг устыдилась, что не слишком хорошо в последнее время думала о подруге, обняла ее. – Просто временные трудности. Так сходим? Я помогу выбрать, что надо.
- Нет, - поколебавшись, ответила Надежда. Ее обуял страх от осознания того, что буржуазная жизнь не так уж плоха.
- Как хочешь!
Лицо Репринцевой вновь сделалось озабоченным. Она сказала, что спустится вниз, еще раз позвонит родителям. Какой же потерянной она выглядела! И Надежда почувствовала, как ее прежняя нелюбовь к подруге сменяется жалостью. «Никакая Валентина не задаваха. Добрая, хорошая девчонка. Красивая, удачливая. Но чему завидовать? Удача скоро отвернется от нее! Что с ней сделают в подвалах Лубянки! Страшно подумать!»
Надежде захотелось броситься подруге на шею, обнять, расцеловать ее. Как только она сдержалась…
- Я пойду.
- Куда?
- Я же сказала: звонить родителям.
(«Не надо звонить!»)
Надежда молча кивнула и быстро отвернулась, чтобы подруга не заметила навернувшихся на глаза слез.
…Кирилл Прошкин появился в назначенное время, ребята уже ждали его и готовились к новой экскурсии. Готовились все кроме Валентины, та отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Прошкин внимательно посмотрел на нее, красивая девушка, только уж слишком отличается от остальных. Манеры, взгляд – нет, это не типичная комсомолка. Скорее – дама из буржуазного интеллигентского общества.
- Она переживает, не может дозвониться домой, - сообщил Давид. – А мы ей говорим – поломка на линии, или что-то с телефоном.
- Не может дозвониться, и что? – Прошкин разыграл удивление. - Причин может быть несколько.
- И у меня был подобный случай, - продолжал Давид. – Поехали в Горький на съезд юных ленинцев, а родителям не дозвонился. Целых три дня. И тоже сломался телефон.
- Три дня, - деревянным голосом простучал Прошкин. – Раньше чем через три дня увидите своих родных.
Надежда внутренне содрогнулась от такой лжи, но смолчала. Комсомолец обязан быть честным, правда, если дело касается врагов, можно и солгать. Только слишком уж непохожа Валька на врага.
- Куда сегодня пойдем? – тем временем спросил Рустам. – Вроде бы все революционные места города посмотрели.
- Я не показал вам главного, места, где когда-то находился штаб революционных сил. Потом этот дом (в народе его называли «Смольный) сожгли, взорвали по личному распоряжению Деникина.
Смотря на застывшие от напряжения глаза комсомольцев, Прошкин продолжил:
- Вы ведь прекрасно знаете, что некоторое время в нашем городе существовала Советская власть. Но положение ухудшалось, 24 мая 1919 года войска генерала Май-Маевского заняли Белгород. В Старом Осколе находились большие материальные ценности, даже определенная часть золотого запаса. Нельзя было отдавать все это врагу. Коммунисты решили драться до конца, однако враждебные силы в самой партии в лице Троцкого и Бухарина приказали сдать город…
- Шайтаны! – прошептал Рустам, - мало им досталось!
- Не удалось вывести и многие ценности, вновь помешали агенты Антанты Троцкий и Бухарин. И вот 19 сентября красные части покинули город, установился белый террор, который начался, как я уже сказал, со взрыва «Смольного».
- Но коммунисты продолжали бороться? – дрожа от благородного гнева, спросил Давид.
- Еще как! Пускали под откос поезда, убивали членов новой администрации. Однажды на них сделали облаву, подогнали специальную военную часть. А потом публично расстреляли рядом с уничтоженным «Смольным».
Комсомольцы, слушая рассказ Прошкина, готовы были растерзать врагов. И опять: все, кроме Репринцевой. Кирилл прочел это по ее отчужденному лицу, озабоченному совсем иным.
- На место казни героев! – воскликнула Надежда, а за ней и остальные.
- А после у вас выступление перед пионерами Старого Оскола, - продолжал раскрывать культурную программу Прошкин.
- Здесь тоже есть пионеры? – поинтересовалась Валентина.
- Есть. На сегодняшний день их не так много. Но… целых пятнадцать единиц.
- После встречи с нами будет сто пятнадцать! – уверенно заявил Рустам.
- Не хвастай – сказал Давид. – Их еще надо убедить в преимуществах нашей жизни.
- Убедим. Особенно девушек. Джигитов привезем, замуж выдадим.
- Какое замужество? – возмутилась Надежда. – Они еще дети.
- Девочка в 14-15 лет уже не маленький ребенок, а прекрасная женщина, - парировал Рустам. – Джигитов сюда, джигитов! Они проведут экспансию коммунизма.
- О чем вы? – приподнял брови Прошкин. – Никакой экспансии коммунизма нет, есть объективное стремление людей к социальному равенству и бесклассовому обществу. Когда у людей пелена с глаз спадет, сами, без джигитов справимся.
- Правильно! – воскликнул Давид. – Скорее покидаем гостиницу и в путь! В путь!
Валентина наконец дождалась, когда они покинули номер. Никто не уговаривал ее пойти со всеми, не убеждал, не бросал упреков. Давид вроде бы сделал попытку, да Надежда его сразу оборвала, а «деревянный» Прошкин нахмурил брови. Сначала Репринцева обрадовалась, потом призадумалась. Почему они так себя ведут? Как изменилась Надежда! Точно и не она это.
Видение в беседке по-прежнему беспокоило Валентину, она вновь с содроганием подумала об испорченной телефонной связи. Как могла, успокаивала себя, пыталась отвлечься от тяжелых мыслей. И главным «спасителем» был Александр.
Она посмотрела на часы. Он обещал в одиннадцать. Остается сорок минут, как мало и как много!
Рядом с Александром остановился черный лимузин, оттуда выскочил… тот самый плешивый преследователь. Горчаков едва успел встать в стойку для отражения удара. Однако плешивый крикнул:
- Не бойтесь. С вами хочет поговорить один человек, мой хозяин. Садитесь, он ждет.
- Нашел дурака! – ответил Александр. – Убирайся! Здесь улица и люди, свидетели!
- Садитесь! – в машине показалось седовласое лицо. Горчаков тот час узнал хозяина автомобиля: руководитель крупнейшего банка в городе Юрий Иванович Еремин.
«Сколько раз меня отстраняли от контактов с этим человеком, а теперь он приглашает сам», - с удовлетворением подумал Александр.
По знаку Еремина он сел рядом с ним на заднее сидение. Плешивый прыгнул вперед, к водителю.
- Вам куда? – величаво поинтересовался банкир.
- В гостиницу «Белогорье»
- Поезжай, куда требует гость, - последовал приказ, и машина сразу сорвалась с места. Горчаков спросил у плешивого:
- Какой я вам гость? И зачем вы следите за мной?
- Приказали, - с откровенным простодушием ответил тот.
- Я приказал, Александр Николаевич, - вновь величаво пропел банкир. – Но Арсения не стоит опасаться, он вам вреда не причинит.
- С какой же целью Арсений следил за мной?
- Необходимо было удостовериться в вашей хватке, наблюдательности.
- Я выдержал испытание?
- Вполне, - вступил Арсений. – Рассекретили меня довольно быстро и так же быстро оторвались. Кстати, а куда вы спрятались?
- В один из домов.
- Я так и думал.
- Что за испытание я должен был выдержать?
- О вас говорят, как о талантливом журналисте-сыщике, - плавный голос Еремина не позволял усомниться в обратном. – Именно вы ведете дело об убийстве Зинаиды Петровны Федоровской.
- И что?
- Вот, - Еремин протянул пачку банкнот. – Это вам.
- Хотите, чтобы я отказался от расследования? - Горчакову сразу припомнился Либер.
- Ни в коем разе! Вы должны довести это дело до конца. Отыскать преступника и передать его в руки правосудия.
- Причем здесь ваши деньги? Я получаю в редакции неплохую зарплату.
- Зарплата – зарплатой, а дополнительный заработок еще никому не помешал.
- Какой смысл в этом заработке?
- Видите ли, Александр Николаевич, актриса Федоровская была мне дорога. Да, у нее еще были любовники, но я прощал. Старость многое готова простить молодости. Потом поймете, если доживете до моих лет.
- Никогда не поверю, Юрий Иванович, что вы вот так просто бросаетесь деньгами?
- Будете сильнее стараться.
- Я и стараюсь.
- Постоянно отчитываться передо мной.
- Я отчитываюсь перед своим начальством.
- Перед ним, и передо мной.
- Никогда не являлся слугой двух господ.
- Отказываетесь?!
- Не вижу смысла. Вы предлагаете деньги, чтобы я делал то, что и так делаю.
- Пусть это станет вашим дополнительным стимулом. Безо всяких отчетов.
- Мне не требуется дополнительных стимулов. Но если хотите реально помочь, ответьте на некоторые вопросы.
- Спрашивайте.
- Вы сказали о любовниках Зинаиды Петровны. Не назвали бы их имена?
- Я их не знаю.
- Юрий Иванович, с вашими-то возможностями да не узнать?
- Я к этому не стремился, - вздохнул Еремин. – Можете считать меня человеком со странностями, но… по мне было лучше находиться в неведении. И нервы сохранишь, и здоровье.
- Может, у Федоровской не было никого?
- Кто-то имелся, - последовал тяжелый хрип; сейчас рядом с Горчаковым находился не властный человек, держащий в руках половину города, а измученный старик. – Чувствовал я.
- Деньги вы ей давали?
- Давал. Только кто-то помогал ей помимо меня.
Дальше Горчаков спросил то, о чем спрашивал остальных:
- Что она была за женщина? Ее характер? Наклонности?
Еремин задумался, подыскивая нужные слова:
- Иногда она была ласковой, иногда превращалась в фурию. Чаще – второе. Но я очень любил ее и готов был пожертвовать очень многим. Я мог бы даже развестись и жениться на ней. Несколько раз подъезжал к ее дому с букетом роз, собирался сделать предложение. Однако всегда останавливался. Наверное, побеждало благоразумие? Как можно развестись с женщиной, с которой прожил сорок лет?.. И еще, я боялся получить отказ. Извините за откровенность.
- Мне как раз и нужна откровенность. А политикой Зинаида Петровна не занималась?
Густые брови Еремина взметнулись, он непонимающе посмотрел на Горчакова.
- У вас есть причина спросить меня об этом?
- Есть. Убит еще один человек, некий Либер Жан Робертович. А он политик еще тот!
- Какое отношение Либер имел к Федоровской?
- Слуги видели, как однажды он приехал к ней, они заперлись в комнате хозяйки и долго беседовали. А сегодняшней ночью зарезали представителя Рейха Дрекслера.
- Он тоже к ней приезжал?
- Врать не стану, не слышал.
После некоторого очередного размышления Еремин сказал:
- Мы никогда не говорили с ней о политике.
- Ее не интересовало ни положение Российской Империи после добровольного сложения Колчаком диктаторских полномочий, ни наши отношения с СССР, с западными странами, с Рейхом?
Впервые Юрий Иванович улыбнулся, правда, печально:
- Зинаида и политика – вещи несовместимые.
- Какова тогда ваша версия?
- Ограбление?
- Слуги уверяют, ничего не пропало. Вы, случаем, не дарили ей какую-нибудь уникальную драгоценную вещь?
- Попали в точку! Я заказал для нее колье. Но готово оно будет через две недели.
- Выходит дело не в ограблении.
- Если ревность? Очень вероятный мотив.
- Тогда и вы под подозрением?
Горчаков подумал, что банкир начнет оправдываться, доказывать мол, он тут не причем. Нет, Юрий Иванович согласно кивнул:
- Правы, Александр Николаевич.
- Тогда разрешите полюбопытствовать: где вы находились в ночь убийства Федоровской?
- В Белгороде, на важной деловой встрече. Свидетелей – уйма. На следующий день вернулся в Старый Оскол и узнал… Понимаю, убить можно и не своими руками. Но я не убивал Зину! Слишком дорога она была для меня! Правильно говорят: самое прекрасное на свете – женщина. А разные побрякушки на ней – только… побрякушки. Величайшие творения ювелиров созданы для нее. Но они лишь статисты, подтверждающие достоинства главной героини.
Раз я тоже под подозрением, разрешаю перевернуть и мою жизнь. Только отыщите мерзавца!
Горчаков заметил, как глаза грозного банкира увлажнились. Страдания Юрия Ивановича выглядели настолько искренними, что хотелось им верить.
Они уже стояли около «Белогорья». Александр ощутил сильное волнение, мысли смешались, спутались; теперь не только до ума, но и до сердца достучалось душевное состояние Юрия Ивановича.
- Вы отказались от денег, - в голосе Еремина появились прежние величаво-властные нотки. – От иной помощи, надеюсь, не откажитесь? Если нужна какая-то информация?..
- Я обязательно обращусь к вам.
- Вот мой телефон. И еще, Арсений – мой верный помощник всегда к вашим услугам.
Плешивый поклонился и тоже протянул Александру визитку:
- Возьмите. Уверен, понадобится.
Горчаков поблагодарил и попрощался. Около гостиницы продавали розы. Он взял бордовые.
С администратором Александр говорил слегка срывающимся голосом. Даже сам себя не узнавал:
- Мне к Валентине Репринцевой.
- Она предупредила, что вы подойдете. Пятый этаж, номер 511.
Лифт мягко донес его до пятого этажа. Пока Горчаков искал нужный номер, в груди возникло легкое покалывание. Где-то далеко-далеко звучало предупреждение начальника полиции, что Валентина Репринцева может оказаться агентом спецслужб. «Плевать! Агенты тоже люди!»
Он постучал, и когда Валентина распахнула дверь, тихонько присвистнул! Она выглядела даже лучше, чем вчера. Вот уж действительно: самое прекрасное на свете – женщина!
- Проходи, - улыбнулась Валентина. – О, какие цветы!
Он с удовольствием принял приглашение. Уютный двухместный номер, даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять – постояльцы живут довольно просто, не жируют.
- Хочешь чаю?
- Не откажусь. А как отреагирует твоя соседка на визит незнакомца?
- Не просто соседка, сокурсница. Ее нет. Она с группой на экскурсии. Организовало ее местное отделение ВКП(б) и комсомол. Мы ведь приехали в вашу страну по их приглашению.
- Собираешься агитировать за коммунизм?
- Собираюсь! – с вызовом бросила Валентина. И тут же как-то виновато оборвала себя. – Не будем о политике. Хотя бы сегодня…
- Не будем, - согласился Горчаков.
Репринцева разлила по стаканам чай:
- А пошли наши ребята к вашему «Смольному», поклониться павшим героям.
Александр промолчал. Для кого-то герои, для него – местные «карлики-убийцы».
- Ваши ребята это сделали зря.
- Почему?
- Не слышала местное поверье?
- Расскажи!
- Подобными визитами можно разбудить души революционеров. Они выходят из своего жуткого пристанища, чтобы вселиться в тела своих поклонников.
- И?..
- Поклонники остаются пленниками зла.
Валентине следовало бы отчитать Александра (сказать такое о борцах за новую жизнь!), но он только пересказывает легенду. И еще… можно ли за светлую идею бороться с помощью убийств и террора?
- И уже пленников не спасти?
- Все в руках самого человека. Пойдем, покажу тебе город, совсем другой Старый Оскол.
Надежда и ее спутники остановились перед руинами дома. Прошкин сказал:
- Власть специально их сохранила. Анти-памятник! Так, мол, будет с каждым! Вот до чего дошла ее ненависть к нам!
Надежда положила на руины цветы. Бледные, взволнованные Давид и Рустам застыли в скорбном молчании. Проходящие мимо люди глядели на них кто с подозрением, кто с недоумением, а молодежь – с любопытством и непониманием. Надежда с горечью произнесла:
- Как им забили головы! Хорошо сработала буржуазная пропаганда!
- Слава героям! – негромко произнес Кирилл Прошкин.
- Слава героям! – повторили одновременно Надежда, Давид и Рустам.
Мертвые развалины как будто… ожили, всем показалось, что серые тени встали над капищем красных идолов. Сначала они приняли это за мираж, однако тени направились к ним. Спохватились комсомольцы слишком поздно: тени прорвали оболочку плоти и оказались внутри каждого. Улица, город исчезли. И где они теперь?
…Кирилл увидел себя в маленькой избушке, из окна виднелись ели и сосны. Он в лесу, сидит за небольшим столом, напротив – рыжий, вихрастый паренек.
- Понял задание, Анисим? – строго спросил Прошкин.
- Так точно, товарищ комиссар. Нужно взорвать поезд Курск - Старый Оскол. Только вот закавыка…
- Что такое?!
- Поезд не военный, а гражданский.
- И?..
- Бабы, ребятишки. Да и мужиков жалко. Русские, чай!
- Запомни, у нас больше нет русских. И других наций тоже. Есть мы, пролетарии-коммунисты, а остальные - классовые враги. Так вот: в том поезде - классовые враги.
- Да-а-а? – изумленно протянул Анисим. – Там много нашенских, с завода…
- Они больше не нашенские, поскольку поддержали белых.
- Так… никто никого не поддерживал.
- Все равно враги! Должны были поддержать красных, служить делу мировой революции. Там, Анисим, колеблющиеся. Именно колеблющиеся и безразличные всадили нам нож в спину.
- В поезде моя бывшая теща. Случайно узнал.
- Бывшая, Анисим, бывшая.
- Она тетка что надо. Революции сочувствовала.
- Ты вот что… - после некоторого раздумья произнес комиссар, - ступай пока. А мы покумекаем. Может, ты и прав.
Едва Анисим вышел, как комиссар кликнул еще двоих. Один крупный кавказец с огненным взором выкатывающихся из орбит глазами и орлиным профилем, другой – невысокий, лопоухий, с явными признаками вечного насморка.
- Вот что, ребята, - сказал комиссар. – Поезд тот взорвать надо. Так требует обстановка. Потом эту самую диверсию свалим на беляков.
- Ясно, товарищ комиссар.
- Помните, в каких местах следует заминировать рельсы?
- Не впервой.
- Анисим пойдет с вами.
- Правильно, - обрадовался лопоухий. – Он в нашем деле дока.
- Все гораздо сложнее. Анисим колеблется, неуверен в правильности решений партийных органов. В последний момент может передумать. Своих же и заложит. Так что вы его по дороге того… Лес большой, никто никогда не найдет.
- Он же наш товарищ! – поразился лопоухий.
- А коли продаст? Хочешь у белых в петле болтаться? Или лучше под расстрел? Тебя, еврея, первого пустят в расход.
Озадаченный лопоухий переглянулся с кавказцем и отчеканил:
- Все сделаем как надо, товарищ комиссар.
- Действуйте!
Оставшись один, комиссар устремил взгляд в какую-то невидимую точку. Он смотрел как бы через десятилетия, смотрел на своего почитателя Кирилла Прошкина, прозревая, что между ними теперь вечная неразрывная связь.
Давид и Рустам так же переместились в прошлое и увидели, как идут по начинающему желтеть лесу. Впереди шел Анисим, он, сын лесника, прислушивался к каждому шороху, принюхивался к запахам. Такой опытный человек в отряде незаменим, Давиду и Рустаму стало жаль расставаться с ним. Почему комиссар ему не доверяет?
- Нам следует свернуть вправо, - сказал Анисим. – Так ближе и безопаснее.
Они свернули, поскольку доверяли его интуиции, и он им доверял. В этой маленькой группе все доверяли друг другу. Анисим шел и рассуждал:
- Не боись, мужики, сработаем как надо. Я ведь в Первую мировую лучшим подрывником был. Пострадает только последний вагон, там и народа поменьше. И бывшая теща всегда в первом ездить любит.
- Слышь, Анисим, а почему ты пошел в революцию? – спросил Давид.
- Как почему? Землю обещали. Я ведь из крестьян, а когда семья разорилась, батя, Царствие ему Небесное, в лесники подался.
- Ты что про Царствие Небесное, большевик? – возмутился Рустам.
- По привычке. Я тепереча, мужики, Ленину молюсь. Перед портретом его стою, как перед иконой.
- Это другое дело, так большевику можно, - милостиво разрешил Рустам.
Одновременно он дал сигнал Давиду: «Готовься!». Анисим парень здоровый, он с обоими легко справится. Все решит внезапность.
Рустам аккуратно достал нож, но Анисим неожиданно обернулся:
- Слышите? Будто шорох невдалеке… Значит, услышали. Уже и нож у тебя наготове. Тут тебе он не поможет. Револьвер доставай! – и первым вытащил оружие.
У Давида душа ушла в пятки, он решил, что Анисим раскрыл их намерения. К счастью, все обошлось. Еще прошли с десяток метров. Тишина! Их будущая жертва лишь покачала головой: «Почудилось», и все успокоились.
Дело вроде бы уладилось, только вот пистолет Анисим держал наготове. Лес скоро закончится, впереди – железная дорога, уже слышен шум проходящего поезда.
- Братцы, я по малой нужде, - сказал Анисим. И Давиду. – Подержи-ка оружие.
Он встал у дерева к ним спиной совсем безоружный. Однако страх, что в случае даже внезапного нападения Анисим все равно сумеет справиться с ними, настолько сковал Давида, что он сразу выстрелил ему в голову. И еще раз!
Анисим успел повернуться и взглянуть убийцам в глаза. Он будто спрашивал: за что?
- С ума сошел! – зашипел Рустам. – Выстрелы могли услышать. А так спокойно бы ножичком.
- Что делать?
- Уходить надо.
- А задание? Комиссар не простит. И нас с тобой ждет судьба Анисима. Пойдем к белым, они вздернут.
- Ты прав, - согласился Рустам. – Задание надо выполнить.
Внезапно зашелестели кусты, и к убийцам выскочила худая невзрачная девушка со змеиными губами.
- Не стреляйте, это я! Комиссар велел узнать, как с Анисимом?
- Вот он… - Рустам склонился. – Проклятье, еще жив! Сволочь ты Давид, даже пристрелить не можешь.
И несколькими ударами ножа Рустам довершил дело.
- Минирование дороги проведем завтра, - сообщила девушка. – Поедет крупное начальство. Уходим.
- А с этим что? – Давид показал на труп Анисима.
- Отнесем его подальше в чащу. Там бродят волки, их много развелось, раньше времени нападать стали.
Давид и Рустам снова переглянулись, они были там, в осеннем лесу 1919 года и, одновременно в Старом Осколе в 1937-ом. Как и в случае с Прошкиным, монстры прошлого делали будущих подражателей своей плотью и кровью.
Не избежала участи своих товарищей и Надежда: солдаты революции утащили ее в то же самое время в тот самый лес, где она была правой рукой комиссара. Она доложила ему, что задание выполнено, Анисим мертв.
- Товарищ Надя, - сказал комиссар, - после завтрашней операции со взрывом поезда надо уходить и пробиваться к своим на север.
- Думаете, нашему делу хана?
- На некоторое время этот регион для нас потерян. Конечно, придет время, мы вернемся. И не только сюда…
- Жаль!
- Есть и хорошая новость: в Советской России ты представлена к награде. Но остается одна проблема – аптекарь Кунгурцев. За ним следят. А он знает многих наших. Если его арестуют, что наверняка случится, он не выдержит пыток. И нас перехватят на границе. Выход один…
- Когда?
- Раз мы уходим завтра…
- Понятно, товарищ комиссар, я прямо сейчас отправляюсь в город. Но у аптекаря жена и трое детей.
- Они все нас видели.
Надежда спокойно кивнула. Ей не привыкать убивать детей. Через полчаса она покинула ставку. Она знала, что сможет обмануть патруль, пробраться в город и навестить аптекаря. Недаром ей дали кличку Красная Стерва.
Дойдя до очередной развилки Красная Стерва вдруг подняла голову и подмигнула. Надя поняла, подмигнула именно ей, ведь они стали одним целым.
…Понадобилось время, чтобы все четверо пришли в себя. Они не могли понять: было это или нет? Потом Кирилл просто предложил уйти.
Александр и Валентина стояли на высокой горе, обдуваемые ласковыми ветрами. Внизу, словно в огромной чаше, утопал в зелени еще один город – город райских садов. Слева виднелась река, справа пробегала железная дорога, разрезающая громадный зеленый массив на сектора. А вдали, за железной дорогой - новые районы современного города с их типичной суетной жизнью.
- Господи, я и не догадывалась, что Старый Оскол настолько красив! – пробормотала девушка.
Почему советская комсомолка припомнила имя Господа? Да потому что главным украшением открывшейся картины были купола церквей. Начиная с находящегося рядом Успенского храма и дальше, дальше - они повсюду рассыпали сияние, подобно солнечному! От любования им кружилась голова! Хотелось погрузиться в мир Прекрасного, в мир Вечности бытия, где невольно познаешь Истинное, а не временное, наносное.
Она даже не сразу среагировала на слова Горчакова:
- Валя, подойди сюда и посмотри вниз.
- И что?
- Теперь здесь просто бетонные ступени, - стал рассказывать Александр. – Но еще недавно на спуске с горы лежали надгробные плиты с именами монахов. Большевики стянули их сюда с монастырского кладбища, чтобы люди, идущие по спуску, попинали православные святыни.
Старый Оскол всегда был очень религиозен, в городе – одиннадцать церквей. Правда, некоторые из них коммунисты успели разрушить, извини, не хотел тебя обидеть… Но их восстановили, теперь строят еще два храма, открыли женский монастырь.
Валентина не обиделась, она знала, что разрушение храмов в СССР происходит повсеместно. Ей постоянно говорят, что строят новую жизнь. Но зачем для этого уничтожать красоту?
Они все гуляли по городу, и Горчаков продолжал рассказывать:
- А что за монашество здесь - настоящие подвижники. Они даже прославились на Афоне. Еще в 1840 году туда в Свято-Пантелеимов монастырь пришел русский монах Иоанникий, другой русский монах – Иероним, был там духовником, в пастве его находилась целая тысяча монахов. Конечно же, не за казино, а за истинной верой будущее русского народа. Чем дальше он от веры, тем быстрее бежит к гибели. Я вон и сам и посты не соблюдаю, и грешен бываю сверх меры.
- А можем мы зайти в какой-нибудь храм? – неожиданно спросила Валентина и тут же испугалась своего вопроса. У нее на родине за такое по головке не погладят. Но пока она еще в другой России!
- Без проблем. Приглашаю тебя в Александро-Невский кафедральный собор. Он недалеко.
…Едва она вошла, как ощутила, что внутреннее «золото» гораздо ярче внешнего. Чудные песнопения наполнили душу Валентины великой симфонией любви. Пламя свечей было настолько живым, что хотелось к нему прикоснуться. Лики святых взирали на нее с любовью и… печалью. Внутри девушки все кричало: «Вот он, твой мир! Как ты могла его отрицать?»
Она больше не думала ни о перекошенных лицах комсомольцев, которые клеймят ее на собрании за «религиозную ересь», ни о других возможных репрессиях, сделала шаг, еще один и… пала ниц перед Распятием!
Хор пел, приветствуя приход в Мир Истины некогда заблудшей души.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ-…А вот здесь я работаю, - сказал Александр.
Валентина, которая после посещения храма все еще находилась под сильным впечатлением, подошла к табличке с надписью «Оскольские вести».
- Никогда не бывала в буржуазной редакции, - сказала она. - Говорят, у вас женщин не берут на работу?
- Что за глупость? – изумился Горчаков. – У нас в редакции более половины сотрудников женщины.
- Можно посмотреть на твое рабочее место? Окунуться в соответствующую атмосферу?
Александр раздумывал: как поступить? Черкасову вряд ли вдохновит присутствие рядом с ним другой дамы. Как и секретаршу Любочку, и специалиста по светской хронике Ольгу Филимонову. С другой стороны, он должен появиться на работе. А вот если он придет с коллегой из СССР, да еще возьмет у нее интервью…
У дверей секретариата Александр попросил Репринцеву немного подождать, мол, он должен всех подготовить к приходу гостьи. На самом деле он хотел предупредить Любочку, чтобы та вела себя «должным образом». Но все сразу пошло наперекосяк. Секретарша вскочила и закричала:
- Явился, дорогой Дон Жуан!
- Ну что ты несешь!
- Ой-ой-ой! Какие мы скромные!
- Я пришел не один.
- С очередной пассией? Покажи! Сгораю от любопытства.
- Перестань. Она тоже журналист. Из СССР.
- Ты уже спишь с коммунистками?
- Ну это ты зря, - Александр старался превратить все в шутку. – Шефиня пришла? «Хоть бы не пришла! Я бы провел это незапланированное интервью на свой страх и риск».
Ответ секретарши его разочаровал:
- Здесь. И с нетерпением ожидает, пока ты покажешься. А сейчас давай сюда свою красавицу.
Неизвестно, слышала или нет Валентина слова Любочки, но вошла она в комнату с несколько обескураженным видом.
- Привет! – сказала Любочка, бесцеремонно переходя на «ты». – Как тебя зовут, подруга?
- Репринцева Валентина.
- Ну, здравствуй, Репринцева Валентина. А я – Крынская Любовь Васильевна, или просто Люба. В редакции все зовут Любочкой.
- И я так могу вас называть.
- На «ты», пожалуйста.
- Хорошо.
- Девочки, я вас оставлю, а сам к шефине.
- Иди, получай очередную порцию взбучки! – показала ему язык Любочка.
Девушки остались одни, и Люба с интересом спросила:
- Так ты из СССР?
- Да.
- А из какого города?
- Из Москвы.
- Я много раз слышала это название. А где она территориально?
Валентина решила, что Любочка шутит. Нет, не шутила.
- Москва на севере. Ехать от вас шестьсот километров.
- А она больше Старого Оскола?
«Издевается?!».
- Москва - четырехмиллионный город, - терпеливо разъясняла Валентина.
- А у нас только пятьдесят тысяч, - вздохнула секретарша. – И то половина приехала недавно. Вроде бы запасы руды нашли, завод собираются строить. - И безо всякого перехода вдруг добавила. – А ты чего не в красном?
- С какой стати я должна быть в красном? – изумилась Репринцева.
- Но у вас все так ходят. Потому и называют: Красная Россия.
- «Красная Россия» - по другой причине. Идеология в СССР марксистско-ленинская.
- Не вижу связи.
- Эту идеологию еще называют идеологией красных… Как бы тебе объяснить? Красное знамя, красная звезда.
- Индейцы тоже были красными. Я в книжке прочитала, - важно сообщила Любочка.
- Индейцы – это цвет кожи. А у нас он белый, - ответила Валентина и вздохнула, вспомнив, как усиленно Москву разбавляют отнюдь не белые приезжие.
Неизвестно, чем бы закончился нелепый разговор с секретаршей, но в комнату заглянула Ольга Филимонова – крепкая девица лет двадцати семи, с копной вороных волос. Любочка тут же представила ей гостью:
- Познакомься, журналистка из Красной России Валентина Репринцева. А это наша «скандальная хроникерша» Ольга Филимонова.
Ольга не проявила к посланнице СССР никакого интереса, лишь слегка кивнула и спросила секретаршу:
- Шефиня у себя?
- Да. Нас почтил вниманием сам Горчаков.
- Ух, ты! И чего он откопал?
- Вот эту девушку. Хочет взять у нее интервью.
- Интервью? – не на шутку перепугалась Валя. Она не может позволить такое без согласия соответствующих органов.
- Он парень не промах, – усмехнулась Ольга.
- Нет, нет, я не готова дать.
- Дашь, никуда не денешься. Такой любую уговорит.
- Она, между прочим, из самой Москвы, - вставила Любочка.
- И что?
- Говорит, это четырехмиллионный город.
- И что? – лениво повторила Ольга. – Я туда на экскурсию не собираюсь.
Валентина было возмутилась, однако увидела, что Филимонова потеряла к ней даже каплю интереса. Повернувшись к гостье спиной, журналистка повела разговор с секретаршей:
- Слышала, княгиня Волконская родила ребенка? А ее муж известный гомосексуалист, возлюбленный актера Лапина. Любопытно, кто настоящий отец наследника родовитой фамилии?
- А мне на эту Волконскую наплевать. Работала кассиршей в книжном магазине на нашей улице. Чего мне интересоваться детьми кассирш?
- Она же княгиня! – возмущенно бросила Ольга. – Ах, Любочка, как можно не интересоваться жизнью знаменитостей?
- Это вы обо мне? – раздался мужской голос и на пороге возник конопатый вихрастый парень.
- Кому ты нужен? – скучно зевнула Ольга.
- Еще понадоблюсь! И вам и нашей Империи! Слышали новость: убили господина Дрекслера?
- Того, что вчера приходил к нам? – спросила Любочка.
- Его самого.
- Забавный мужичок, - вздохнула секретарша.
- Что в нем забавного? – возмутился конопатый парень. – Он был настоящим героем. А какое дело редакции предлагал!
- Мне он сказал, что я – настоящая карейка, - заявила Любочка.
- Кто?
- В его устах это прозвучало как знак чего-то хорошего.
- Арийка, недотепа ты эдакая! – продолжал кричать парень. – Но он ошибся. Тебе до арийки, как мне до Килиманджаро.
- Ты, наверное, выпил с горя по своему дружку?
- С чего взяла?
- Мы тут о делах, а ты о каком-то жаре?
- Сколько классов закончила, неуч?
- Сколько ни есть – все мои. Пока молодая – гуляю. Стану старухой – пойду доучиваться!
- Слышь, Альберт, - обратилась к нему Ольга. – У княгини Волконской родился ребенок.
- И что?
- Может от Дрекслера?
- Рехнулась?!
- А чего? Напишем? Дрекслер уже не опровергнет, а я рубрику в газете закрою.
Альберт затряс в ярости кулаками. Любочка призвала его к порядку:
- Прекрати хулиганить, козлище! Лучше познакомься с нашей гостьей Валентиной Репринцевой.
Стогов только теперь обратил внимание на Валентину, галантно подошел к ней, поцеловал руку:
- Вы обворожительны, фрау.
- …Она из Москвы, там живет.
- Что?! – разинул рот обескураженный Альберт. – Я поцеловал руку коммунистке?!
И в панике выскочил!
А тем временем Горчаков оказался в кабинете своей начальницы. Черкасова смотрела на него и молчала. Она ждала объяснений.
- Утром ко мне заезжал Корхов. Рассказал об убийстве Дрекслера.
- Знаю, что убили. Дальше?
- Встретил Еремина, того самого…
И он подробно пересказал свою встречу с банкиром. Алевтина усмехнулась:
- Отказался от денег? Зря.
- Ты же мне платишь сносно.
- Заработка можешь лишиться, если не услышу разумного объяснения: что делал дальше? Почему являешься в редакцию, когда рабочий день давно пересек экватор?
- Я встретил интересную девушку.
- Это не новость. Ты постоянно встречаешь интересных девушек.
- Она интересна для редакции. Журналистка из СССР.
Он ожидал, что Черкасова если не запрыгает от радости, то хотя бы скупо похвалит. Но шефиня лишь поморщилась:
- Чем она интересна? Критикует советскую систему?
- Нет. Она комсомолка.
- Ты хочешь, чтобы мы предоставили газетную полосу нашим скучным недругам с Севера?
Горчаков сидел, как в воду опущенный. Он так надеялся… Что если Алевтина его приревновала? Это она только говорит, что не из ревнивых.
- Нам нужно дать первые данные по расследованию смерти Федоровской. Статья должна быть готова завтра, или послезавтра.
- Лучше послезавтра.
- Хорошо. Какова твоя версия?
Александр подумал и сказал:
- Ограбление – вряд ли. Ревность – не верю! Думаю, политика. Не случайно вслед за ней убивают некоторых политических персон. Либер точно был связан с убитой.
- Но, по словам знакомых, Федоровская не интересовалась политикой?
- Слова… Зинаида Петровна была человеком скрытным. Это подтвердили все.
- А со Степановым, который знал Либера, ты встретился?
- Он тогда в театре сбежал от меня.
- Тогда! А после?
- Времени не хватило.
- Зато тебя хватило на прогулки с юной красавицей. Я вас видела, проезжала мимо. Ты был так увлечен милой подругой, что даже не заметил своего главного редактора.
- Думал, она любопытна редакции, - решил настаивать на своем Горчаков. – Не каждый день посещает Старый Оскол комсомолка из Москвы.
- Брось, не считай меня за идиотку! – вконец рассердилась Черкасова. – У нас сейчас слишком много гостей. Мир вновь обезумел и готовится к войне. Посмотри на события в Испании; Гитлер и Муссолини перешли к открытому вмешательству в дела этой страны. Скоро германо-итальянский блок напрямую столкнется с англо-французским. В конфликт втянутся США, СССР, Япония, потому он станет затяжным и разрушительным. Это будет самая страшная война, которую когда-либо знавал мир. И наша задача выжить! А выживем, если останемся нейтралами. В военном отношении нас не так-то просто «лишить нейтралитета», даже в нынешних границах Российская Империя – не какая-то там Бельгия или Голландия. Поэтому «гости» и атакуют нас со всех сторон. А разумный молодой человек, сам в детстве переживший ужасы войны, разгуливает неизвестно с кем, веселится, не думая ни о чем.
- Слишком много гостей, - задумчиво повторил Горчаков. – Следуя такой логике, мы должны сказать спасибо убийце Либера и Дрекслера.
- Не передергивай. Именно у нас в Империи создана уникальная система управления по типу русских земств, и впервые введен закон, когда решение о праве наследования на средства производства переходит в ведение регионов или государства в целом. Мы ударили по власти ростовщического капитала, упразднив процент по кредитам, и национализировали землю. (О необходимости этого писал Сильвио Геззель, известный экономист первой трети ХХ века. Он считал, что владельцы денег должны передавать государству некоторую небольшую сумму, как плату за право пользоваться деньгами государственной эмиссии. При таком положении дел скорость оборота денег увеличивается в 10 и более раз. Эксперимент с идеями Гезелля провели в небольшом австрийском городе Вергль, где он показал неплохие результаты, но, благодаря действиям мирового финансового капитала был свернут, а имя выдающегося финансиста забыто. – прим. авт.). Скоро мы станем райским местом, как тут не позавидовать!
- Старый Оскол точно станет! Особенно когда в нем появилось казино.
- Пусть иностранцы играют в казино, таким образом, обогащая нас. Но шпионить, втягивать горожан в авантюры. О, нет!
- Ты права во всем, кроме одного: убиты люди. Даже если они и вели против нас преступную игру... преступлением справедливость не восстановишь. Сколько еще смертей случится? Утром, проснувшись, первым делом задам себе вопрос: сегодня никого не убили?
Черкасова безразлично пожала плечами и поменяла тему:
- Тебе Корхов тоже сказал, что сюда приезжают работники спецслужб?
- Сказал. И боится, что они вмешаются в его епархию.
- Обязательно вмешаются. Думаю, они уже здесь. Белгород недалеко. Будь готов к возможному разговору.
- Причем тут я?
- Ты занимаешься расследованием убийств. Пусть от газеты, но ведь занимаешься.
«Не было печали!» - подумал Горчаков.
- Договариваемся так: завтра вечером – материал. Все твои предварительные выводы.
- Пока только соображения.
- Читатель ждать не может. Поделишься предположениями.
- Как отреагирует полиция?
- Это только предположения. Будешь не с красавицами гулять, а еще раз пройдешься по своим клиентам.
«А Валентина послезавтра уезжает!»
Черкасова посмотрела так, что Александр поежился. Она читала его мысли, улавливала изменения в настроении.
- Мы возьмем у твоей москвички интервью, - неожиданно заявила Алевтина. – Но не радуйся, не ты с ней будешь беседовать.
- Неужели решила сама?..
- Зачем? Дадим ей кого попроще. Ольгу Филимонову.
- Это слишком уж просто.
- Если она действительно обычная комсомолка, то «неправильный» ответ на каверзный вопрос может стоить ей свободы. У коммунистов – шаг вправо, шаг влево – расстрел.
- Но Ольга?..
- Ольга спросит ее о любимой кошке Любови Орловой или о собаках Ильинского. На другое ее интеллекта не хватит.
- Будь по-твоему.
- Конечно, по-моему, - самодовольно расхохоталась Алевтина, - я и главный редактор и хозяйка газеты. Дождись окончания интервью, проводи ее до гостиницы, и – за дело!
У Горчакова возникла новая идея: он предложит Валентине поучаствовать в его расследовании. В конце концов, как он его ведет – никого не касается. Важен результат.
Когда покинули редакцию, Репринцева с некоторым недоумением произнесла:
- Ужасно глупое интервью.
(«Догадываюсь!»)
- Хочешь, угадаю, о чем она спросила, «Как зовут любимую кошку Орловой?».
- Не совсем, хотя фамилия Орловой звучала, - удивленно ответила Валентина. – Она пыталась выяснить: ребенок у Орловой от Александрова (известный советский режиссер тридцатых годов, муж актрисы. – прим. авт.), или от Жарова? Не представляю, какое отношение к ней имеет Жаров и есть ли у Орловой дети вообще?
Они рассмеялись, затем Горчаков вдруг помрачнел и сказал:
- От меня требуют статью. Завтра к вечеру она должна быть готова. А послезавтра ты уезжаешь.
- Дело - прежде всего. Значит, я свободна?
- Подожди! Я не могу писать статью, пока не будет новых данных. Мое расследование продолжается. Не хочешь… принять участие? Побываешь в неожиданных местах, познакомишься с любопытными личностями.
- Право, не знаю. Я буду мешать.
- Ну что ты! Наоборот, станешь вдохновлять.
- Хорошо, - согласилась Валентина. – Только одна просьба… Зайдем на телеграф, позвоню домой.
Опять те же проклятые гудки.
Прошкин говорил, что в Старом Осколе пятнадцать пионеров, но присутствовало только семь. 10-12-летние мальчики и девочки в обмотанных на шеях, точно удавках, красных галстуках, выпучили глазенки на товарищей из Москвы. Малышей окружало такое же количество взрослых – сурового вида дядей и тетей. Они следили за каждым пионером, предупреждая ненужные вопросы. Прошкин, торжественно откашлявшись, заявил:
- Юные ленинцы! Вам выпала большая честь встретиться с представителями Советского Союза, страны, уничтожившей капитализм и эксплуатацию человека человеком.
По знаку одного из суровых дядей детки громко захлопали. Прошкин продолжил речь, однако первые человеческие нотки вновь уступили место монотонной «констатации фактов».
- Эти славные бойцы с мировой буржуазией расскажут о жизни в СССР. Слушайте внимательно, спрашивайте обо всем, что вас интересует. Потому что именно вам жить в счастливой советской стране. Пожалуйста, - обратился он к Надежде.
- Я, Надежда Погребняк, - волнуясь, начала девушка, - хочу пожелать моим юным друзьям поскорее скинуть оковы рабства. Чтобы вы, никого не боясь, носили этот великий для нас символ – красный галстук!
- Мы не боимся его носить, - робко заметил один из пионеров. – Обидно только, на нас почему-то смотрят как на дураков?
Тут на него цыкнули, и он затих. Надежда продолжила свою пламенную речь:
- Знаете, почему так смотрят? Одни завидуют вашей смелости, другие обмануты враждебной народу властью…
- Проще, доступнее излагайте им, - прошептал ей в ухо Прошкин.
- … Обмануты плохими дядями, которые правят вашей страной, - поправилась комсомолка Погребняк. – Но скоро им придет конец, и вы заживете свободно и счастливо, как все пионеры нашей страны.
- А им разрешают есть мороженое? – спросила сидевшая за последним столом девочка с кудрявыми волосами.
- Конечно. Сколько угодно!
- Как я завидую. А мне мама запрещает: ангиной можно заболеть.
- Советские дети едят мороженого, сколько захотят, и при этом ангиной не болеют.
- Они никогда не болеют?
- Иногда болеют, - слегка смутилась Надежда. – Но наши доктора – лучшие в мире.
- Как здорово! – вздохнула девочка в кудряшках. – Хочу в СССР!
- Правда, что Ленин у вас лежит в саркофаге? – поинтересовался огненно-рыжий паренек.
- Не в саркофаге, а в мавзолее, - поправил Давид. – Наши люди толпами ходят туда, чтобы поклониться великому гению и его деяниям.
- А сколько стоит билет?
- Нисколько! – фыркнул Давид. - Это святое для народа место. Вон у вас темные, непонимающие люди идут в церковь. Но ведь за вход они не платят… Надеюсь, что скоро все наши вожди будут лежать в таких же мавзолеях. Все старые храмы снесем, вместо них будут новые – мавзолеи. Ходи и смотри на тех, кто создал тебе счастливую жизнь.
- И Сталина положат в мавзолей?
- Обязательно!
- А мне папа говорил, что он бессмертен, - рассуждал неугомонный парнишка.
Давид не на шутку перепугался, ляпнул лишнее. Но тут же нашелся:
- Надеюсь, что когда вождь состарится, ученые придумают эликсир бессмертия. И никуда от нас Сталин не уйдет. И мы его не отпустим.
- А что еще есть в СССР? – послышался тоненький голосок худого мальчика в очках.
- У нас есть джигиты! – воскликнул Рустам. – Вы не слышали о них?.. Ничего, когда Империи не станет, и две части единого государства соединятся под красным стягом, мы с удовольствием придем к вам, на главной площади станцуем лезгинку.
- А вас много?
- Очень много! Больше, чем можешь себе представить.
Вопросы следовали один за другим, от крайне острых: «Есть ли в СССР другие молодежные политические организации?» (У Надежды взметнулись вверх брови: «Зачем возрождать давно отжившее?», и худенький мальчик в очках радостно воскликнул: «Вот хорошо, а то нас мучают и скауты и монархисты»), до бытовых: «Разрешают ли советским пионерам носить короткие штаны?». Затем Рустам станцевал горячую лезгинку, пообещав вскоре сделать ее национальным русским танцем. Под конец все спели: «Взвейтесь кострами синие ночи…» (Знаменитый пионерский шлягер 20-х и 30-х гг. – прим. авт.), и Прошкин объявил об окончании «исторической встречи».
- Как я волновалась, - призналась Надежда. – Будто на самом сложном экзамене. Не так просто нести идеи Маркса и Ленина в массы.
- По-моему все прошло неплохо, - осторожно заметил Давид.
- Какое неплохо! Отлично! – разгорячился Рустам. – После такой встречи неплохо бы перекусить.
Они как раз стояли перед кабачком с заманчивой вывеской: «Вкусно и быстро». Однако Прошкин не согласился:
- Зачем нам буржуазная пища? На соседней улице открыли коммунистическую столовую: «111 Интернационал».
Гости согласились, тем паче, она недалеко от их гостиницы.
Находился «111 Интернационал» в подвале небольшого дома, спускаться пришлось по крутым ступенькам. Внутри все выглядело неряшливым, несколько столиков со скатертями, которые явно не меняли уже несколько дней. За стойкой стояла толстая дама в буденовке с красной звездой, она тоскливо посмотрела на посетителей и небрежно бросила:
- Чего будем заказывать?
- Шашлычок, - крикнул Рустам.
Дама в буденовке посмотрела на него как на сумасшедшего.
- Этого у нас нет.
- Тогда курочку, да с чесночком, - облизнулся Давид.
- Издеваться пришли? – вконец рассердилась «буденовка».
- Что-то же у вас есть? Пельмени? Бифштекс? – умоляюще произнесла Надежда.
- Суточные щи и картошка.
- Больше ничего? – поразился Рустам.
- Достаточно. Мы вам не буржуи.
- А что плохого в картошке? – раздался знакомый деревянный голос Прошкина. – Зато мы пообедаем в нашей столовой.
Надежда, как возможный будущий комсорг, поддержала его:
- Помните старую пионерскую: «Здравствуй, милая картошка, пионеров идеал…»?
Все тут же подхватили ее и пропели до конца. «Буденовка» равнодушно прослушала и сказала:
- Так будете щи и картошку? Тогда садитесь.
Надежду уже не столько волновало: что есть? Гораздо хуже, что не могла найти туалетную комнату. Когда спросила об этом «буденовку», та недовольно буркнула:
- Ну вот, еще и гадить сюда пришли. На улицу с этой проблемой, на улицу.
Погребняк вспомнила, что гостиница рядом, попросила ребят немного подождать ее. Рустам ухмыльнулся:
- Спокойно делай свои дела. Чувствую, раньше, чем через час нас не обслужат.
- Увидишь Валентину, скажи, что мы ее ждем, - добавил Давид. – Пусть приходит сюда, отведаем «пионерской картошки».
Надежда заскочила в номер, естественно, никакой Валентины не было. Она быстро привела себя в порядок, вышла из туалетной комнаты. Надо поспешить, что, если Рустам ошибается, и обед принесут раньше.
И тут она почувствовала, что не одна в номере. Она обернулась и… обомлела!
Перед ней в кресле сидела Красная Стерва, как две капли воды похожая на саму Надежду. У комсомолки волосы на голове зашевелились.
- Ты… Вы…
- Говори мне «ты». Ведь я – это ты. И, наоборот, ты – это я.
- Не понимаю! Абсолютно ничего не понимаю.
- Чего не понять? Ты была там и все видела, все чувствовала. Знаешь, чем закончилось дело? Я проникла в город и убила семью аптекаря.
- И детей?
- Конечно. Дети видели и могли нас опознать. Дети взрослеют, взрослые превращаются в стариков и умирают. Человек все равно умрет, есть ли разница: раньше или позже? Ни один властитель не избежал ее объятий. Вечно одно – идея! Ради нее люди жертвуют всем. Вспомни Джордано Бруно или Робеспьера, Софью Перовскую или сотни тысяч коммунистов Гражданской войны. Это тот идеал, которому веришь, возводишь в абсолют. Именно идея владеет нами, двигает нашими поступками, заставляет вертеться мир. Познавший вечность идеи познает и вечность бытия. Я исчезаю, но приходишь ты! И мы снова живем. Но если рушится идеал, прерывается цепочка наследственности, тогда мы умираем по-настоящему!
Глаза Красной Стервы так ни разу и не моргнули, точно перед Надеждой не человек, а кукла-убийца.
- Хочешь знать, подруга, окончание моей истории?.. Меня схватили на следующий день после убийства семьи аптекаря. Схватили при попытке подрыва поезда. Меня вели на расстрел, а я хохотала им в лицо и кричала: «Да здравствует коммунизм!» Солдаты пришли в ужас, они не понимали, кто я. Ведьма из преисподней? Один думал бросить ружье и бежать, я прочитала по его глазам. Бедняга так и не понял истину: я не умру, приду снова, только в ином обличье.
Надежде, как и тому солдату, хотелось бежать, однако взгляд Красной Стервы пригвоздил ее к стене. Да разве можно от нее убежать? Зловещий призрак встретит ее в коридоре, на улице – везде! Она только что сказала: я – это ты.
- Я говорила и другое, - голос бил по ушам, вибрировал. – Ты – это я! Ты не посмеешь разорвать цепочку. Для тебя это станет концом настоящим. Тебя так же поведут на расстрел, но уже никогда не возродишься вновь! Останутся – прах, проклятие потомков, затем - забвение.
Погребняк старалась не смотреть на страшную гостью. В зеркале отразилось ее собственное лицо – белое, как бумага, ни кровинки. Но тут изображение самой Надежды исчезло, вместо нее там была… Валентина. Она будто бы беззвучно вопрошала:
- За что?
…Люди в форме встретили Репринцеву прямо на вокзале и куда-то повели. Сказали, что надо поговорить…
Надежда прекрасно понимала, чем закончится такой разговор!
Сегодня сокурсница Валя еще бегает по чужому городу чужой страны, завтра – прощальный бал. А послезавтра – поезд, который повезет ее к месту пыток.
И она, наивная, этого не знает! Зато сокурсница Надя в курсе.
«Надюша, почему ты не предупредила меня?»
- Даже не думай! - от голоса Красной Стервы не спрячешься нигде, беги – не беги. - Не смей рвать священную связь преемственности. Твоя подруга – ничто, просто красивая куколка, которая всегда и везде затмевает тебя. Ты же – человек великой идеи!
В зеркале снова была Надежда, а дальше?.. Комната, кресло… Оно пустое!
- Тебя нет! – облегченно крикнула Погребняк.
Осторожно, дабы не разочароваться в своем открытии, она скосила глаза на кресло. Красная Стерва по-прежнему сидела там!
- Мне не надо отражаться в зеркале. Я в тебе!
Ноги плохо держали Надежду.
(Продолжение следует)