«Над миром в синем небе сияло солнце;
Ходжа Насреддин мог не щурясь смотреть на него.
Росистые поля и бесплодные пустыни, где белеют полузанесенные
песком верблюжьи кости, зеленые сады и пенистые реки, хмурые
горы и зеленые пастбища, слышали песню Ходжи Насреддина…»
Леонид Соловьёв «Повесть о Ходже Насреддине».
Один талантливый британец когда-то изрёк: «Запад есть запад, восток есть восток и с мест они не сойдут». Эту выдернутую из контекста мыслеформу любят цитировать все, кому не лень. И особенно те, кому – лень, ибо дальше звучат такие слова: «Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд». И далее – самое важное: «Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, / Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт?» Редьярд Киплинг слыл певцом колониальной мощи и викторианской славы – у него нашлись свои красивые смыслы. Англичане шли в жаркие страны, дабы там железно и грубо, с осознанием своей правоты утвердиться. У русских – иначе. «Восток – дело тонкое», - усмехнулся герой культового советского боевика и, отложив на некоторое время продвижение к своей грёзе (в лице любезной Катерины Матвеевны), поспешил на помощь местным товарищам. Я допускаю, что романтическая идея дружбы народов, положенная в основу Красной Империи, оказалась утопичной, ибо приязненное общение и взаимовыручка бытуют между конкретными людьми, а не между громадными, исторически сложившимися человеческими популяциями. Тем не менее, в Советском Союзе каким-то образом уживались самые разные варианты: от холодноватых, европейски-стильных прибалтов до вспыльчивых, гостеприимных горцев. У нас было всё – и мистическая мерзлота Севера, и – жаркая экзотика Востока. О ней и пойдёт речь!
«Ходжа Насреддин с волнением узнавал знакомые улицы, чайханы и минареты. Ничего не изменилось за десять лет в Бухаре,…и стройная женщина, изогнувшись и придерживая смуглой рукой с накрашенными ногтями свою чадру, погружала в темную воду узкий звенящий кувшин», - это написал русский, советский человек Леонид Соловьёв в память о своём узбекском товарище, погибшем 18 апреля 1930 года в горном кишлаке Hамай, «…от подлой вражеской пули». Азиатские премудрости, помноженные на идею вечной классовой войны. Мы с детства изучали прихотливую ориентальную вязь через слова-символы: ходжа, минарет, медресе, чадра, эмир, чайхана, кишлак. Эти понятия не выглядели чуждыми и посторонними – они казались, скорее, занимательными, как некое логическое продолжение сказок 1001 ночи.
Потом возникла особая эстетика истернов – искромётных кинолент, посвящённых становлению Советской Власти в Туркестане и на Кавказе. Истерн – от east – восток, в противоположность американскому вестерну. Всё те же скачки, погони и похищения на фоне знойных пространств или неумолимых гор, но с глубоким политическим и социально-философским резоном. Красные комиссары со своими восточными соратниками лихо стреляли по злобно регочущим басмачам и увозили из дикого аула красавиц с раскосыми глазами. Не на потеху, а для новой, прекрасной жизни – без чадры и унижений. Жанр истерна оказался настолько популярен, что «восточные приключения» попали даже в знаменитую сагу «Офицеры». Впрочем, сериал «Огненные дороги» о терзаниях и борьбе интеллигента Хамзы Хакимзаде Ниязи тоже воспринимался с интересом – там была интрига, роскошь натурных съёмок и неизбежная трагическая любовь.
Ещё один важный момент – любая вещь, будь то книга, повесть или даже опера, посвящённые утверждению Советской Власти на Востоке, содержала в себе неизменный мотив – большевики принесли страдающим дехканам Свет и Мудрость, о которых писалось ещё веке …в XI, а то и раньше. Но жирные, злые, жадные баи и их приспешники в парчовых халатах не давали своему народу культурно развиваться. Да что там? Владея не только садами, пастбищами, но и водой – главной ценностью в тех краях, они были полновластными хозяевами жизни. Царя в Петербурге это тоже вполне устраивало – ему не было дела до каких-то азиатских туземцев, и только великая Революция даровала угнетённым окраинам свободу, воду и бесплатное высшее образование в Ашхабадском педагогическом институте…
В 1920-1930-х годах на эту тему очень много писалось в прессе. Ильф и Петров в своей «нетленке» о подлостях Золотых Телят тоже упоминают крупномасштабное строительство магистрали: «- Противно на вас смотреть! - кричал он провожающим. - Разве вы можете понять, что такое Восточная Магистраль!» Как вы помните, эта часть романа кажется натужно-оптимистичной и перегруженной пафосом. Однако в ней есть интересные детали – привнесение европейской цивилизации в малоразвитые южные области...
Правда, параллельно с этим, шло активное уничтожение так называемой «самобытности», которая в тот момент трактовалась, как дикость и варварство. Нам очень трудно оценить, что ощущали восточные женщины, когда с них – по сути, насильно – снимали паранджу. Во имя света и культуры. Так говорилось. Сокрытие лика имело глубокое сакральное значение, впрочем, локомотивно-автомобильный XX век ломал многие вековые предрассудки и потаённые значения. Сие палка о двух концах, как, впрочем, очень многие великие начинания…
Итак, Ильф и Петров привычно высмеивают ностальгию Бендера по уходящим нравам, который, безусловно, тоскует не по традиционным восточным ценностям, а по злачным местам: «— Еще немного терпения, Ибн-Корейко, — и мы приедем в городок, не уступающий Багдаду. Плоские кровли, туземные оркестры, ресторанчики в восточном вкусе, сладкие вина, легендарные девицы и сорок тысяч вертелов с шашлыками карскими, турецкими, татарскими, месопотамскими и одесскими». Однако же на месте славного притона Остап обнаруживает малоприятное зрелище: европейские кварталы, выстроенные в конструктивистском стиле («фасады из серого кирпича с длинными лежачими окнами»), фабрику-кухню и прочие радости коммунистического быта. А вот и местный товарищ - он с неизменным жизнелюбием сообщает о грандиозных изменениях и колоссальных перспективах: «— Проспект имени Социализма! — сказал он, с удовольствием втягивая в себя алебастровую пыль. — Ах! Какой чудный воздух! Что здесь будет через год! Асфальт! Автобус! Институт по ирригации! Тропический институт!» Остапу и Корейке даже тут негде спрятаться и…от души пожрать, ибо на фабрике-кухне их угощают стандартными биточками, а не тающими во рту шашлыками (под кимвалы и бубны, о которых так проникновенно вещал мсье Бендер).
А вот это уже много серьёзнее. «Баркер добавил, что в этой стране вообще нет никаких дорог, ездят в ней на ослах и на самолётах. Что есть там только горы и джунгли, где водятся тигры и бандиты, которых для экзотики называют басмачами. Что басмачи охотятся специально за европейцами и убивают их в среднем по двадцать штук в день. Что женщины ходят закрытые и открывать их нельзя, если не хочешь получить ножом меж рёбер от любого последователя Корана…» Это из подзабытого ныне романа Бруно Ясенского «Человек меняет кожу» об участии американских специалистов в строительстве Вахшского канала в Таджикистане. Тут мы видим всё ту же картину – большевики вторгаются в сонный, безнадёжно отсталый мир и провозглашают начало индустриализации. Что они застают в регионе? «И был в вилайете знаменитый мираб, большой мираб. Когда он проезжал через кишлак, все сбегались целовать его халат. И когда он въезжал в кишлак, на другом конце уже резали барана и перебирали рис, чтобы, когда он доедет до другого края, запах плова заставил его задержаться…» Что должно быть на этом месте? «…Ну вот, одним словом, мы будем иметь здесь величайший в мире хлопковый агрокомбинат».
Интересная подробность, характерная, правда, для любой традиционной системы и так называемого «закрытого общества» - обычаи не меняются столетьями, диктуя правила жизненного распорядка. Возьмите любой фильм или книгу советского периода о жизни дореволюционной Азии – вы не сможете определить, в каком веке происходит действие. В «Повести о Ходже Насреддине» есть только один момент, слегка проясняющий картину: «…здесь и монеты из далеких языческих земель: гинеи, дублоны, фартинги, носящие на себе греховные изображения франкских королей - в доспехах…». Гинея имела хождение с 1630-х годов, поэтому, скорее всего, сюжет повести Соловьёва разворачивается в XVII-XVIII веках и пусть вас не смущает упоминание королей в доспехах – вспомните портреты Людовика-Солнце или, например, Петра Великого в фантазийных рыцарских облачениях. Разумеется, это только предположение. Тут интересно другое – действие повести могло равным образом происходить в XII веке. Или в XV. Там, у северных «варваров» менялись моды и увлечения, резоны и мотивы, а на востоке всё оставалось неизменным и – устойчивым. Или возьмите какой-нибудь старый фильм. Вот, например, кинокартина 1965 года «Решающий шаг», снятая на студии «Туркменфильм». Преуспевающий бай решает жениться на местной красавице, а она, как положено, любит бедного дехканина, коему нечем платить калым. Ничто не говорит нам о времени повествования, но вот в следующем кадре мы видим мощный паровоз и русского революционера в неизменном картузе. Теперь-то мы понимаем, что речь пойдёт о начале XX столетия. Именно с этой пресловутой «традиционностью» и предстояло бороться!
Однако же следовало сохранить некоторые её тонкости и нюансы. В СССР боролись отнюдь не с любым проявлением национального колорита. Тщательно культивировались древние промыслы, изучались народные танцы, печатались и переводились на русский язык сказки, легенды, мифы. Да. Советская национальная политика подразумевала не только поддержку многих местных обыкновений, но и всенепременное ознакомление с ними на всех уровнях, поэтому уже в детском саду разучивали стихи: «Пляшет девочка-узбечка, на руке блестит колечко. / У узбечки нет привычки две косички заплетать: / У москвички — две косички, у узбечки — двадцать пять». С другой стороны, всё та узбечка, оставляя за собой право на традиционные косички, имела возможность получить высшее образование и постичь высоты европейской культуры. Мне вспоминается солнечно-романтический кинофильм «Влюблённые», созданный на излёте 1960-х. Перед нами – восточный мир, но при этом он переплетён с западными веяниями, и они вовсе не уродуют ориентальную самобытность героев. В кадре мы видим русских, узбеков, грека, украинку. Яркий эпизод – молодёжь сидит за столиками летнего кафе, и парень-узбек с лёгкостью поёт песню на французском языке.
Грамотность преподносилась в качестве бесценного дара, как, впрочем, и медицина. Немалое число повестей, заметок и кинолент посвящалось спасению восточных окраин от холеры и других известных напастей. Сюжет был всегда примерно один и тот же. 1920-е или даже 1930-е годы… У безграмотной туркменки (или таджички) болеет ребёнок (…муж, отец, жених, etc). Местные врачеватели с их травами и нашёптываниями только усугубляют ситуацию, но вот появляются русские врачи-коммунисты и делают невозможное. Безусловно, далее следует трагическое изображение классовой борьбы – местный бай натравливает весь аул на врачей и на отступницу от вековых традиций. Кто-нибудь неизменно погибает, - зато торжествует Правда…
Вместе с тем, русские тоже начинают проникаться эстетикой и красотой местной культуры. В этом крылся глубокий смысл советского стиля жизни, который во многом перекликается с евразийской мыслью – не ломать, но сотрудничать и впитывать. Популярная современная писательница Дина Рубина часто обращается к теме Ташкента своего детства – многонационального и многопланового, напоминающего мозаику, где нет лишних частей, а есть причудливый и - стройный узор. Именами восточных столиц называли московские кинотеатры – «Ташкент», «Душанбе», «Ашхабад», а ещё была «Киргизия» - местные хулиганы в шутку называли её «кишлаком». Забавно, все знали, что это такое…
Но потом всё это с треском развалилось. Кто-то ловко сыграл на внутренних противоречиях и стремлениях к автономии. Прорабы Перестройка по кирпичу, по камешку раскидали единый советский мир, превратив его в груду обломков. Хотя, всё это случилось не без участия самих граждан. Напомню, что в 1970-1980-х годах в среднеазиатских республиках процветали настоящие мафиозные кланы, связанные с местным партийным руководством. Распутывать эти клубки оказывалось не просто сложно, а подчас почти нереально. В конце 1980-х на страницы центральной прессы были выплеснуты, …вывалены чудовищные факты, касавшиеся жизни и деятельности новых, советских «баев» с красными партбилетами. Много писалось об их богатствах, безусловно, уступавших роскоши средневековых эмиров, но, тем не менее, впечатлявших своим неприличным размахом. Автомобили, дворцы, золото и даже гаремы.
…Рыба гниёт с головы. Система – тоже. Простые люди давно не верили в сказки о блистающем Коммунизме. Так сказать, «верхи» хотели золота, а «низы» жаждали справедливости. Одни исследователи говорят, что наша имперская дорога зашла в тупик, а восток остаётся востоком. Не лезьте туда! Другие утверждают, что развал СССР чётко спланировали на конкурирующем с нами Западе. Полагаю, что истина – где-то посередине. Но как бы там ни было, у всех народов СССР – общая историческая память. Хотя бы память о войне, где все сражались плечом к плечу.
Фото Макса Пенсона
