- Какая психология у убийцы?
- Да какая там психология... Душегубы.
«Мой друг Иван Лапшин»
Не оставляет ощущение, что вторая половина 1980-х — это то самое перепутье, на котором Россия встала некогда, подобно былинному витязю. Сейчас-то все более кажется, что выбрала она путь «коня потеряешь, а самому убиту быть», но может быть этот путь и есть тот единственный, что ведет к выполнению миссии сказки, а точнее, Священной истории, частью которой являются и наши жизни? Какой неподдельный интерес вызывало все, что связано с исторической Россией! Монархия и православие еще не превратились в мэйнстрим, опошленный сами знаете кем и чем. Появление священника в рясе на улице вызывало неподдельный интерес и искреннюю симпатию, казачья форма — блеск в глазах. «Я думал, товарищ милиционер, по всей стране началось...» Люди в потертых болоньевых куртках руками носили кирпичи на реставрационных площадках, в которые превратились церкви и монастыри, а группа «Любэ» спела песню «отдавай-ка землицу Алясочку...»
Крайне интересно, как это возвращение обратно к Империи совпало с подъемом отечественного кинематографа. 80-е ассоциируются у большинства с «Интердевочкой», но вот у меня они ассоциируются с фильмами «Россия молодая» и «Михайло Ломоносов», а также «И на камнях растут деревья». Это 80-е «до перестройки». То есть стоило ослабить идеологические вожжи, как из щелей марксистко-ленинского асфальта пошла прорастать Россия! Та самая, о смерти которой так долго говорили большевики.
Но было ли снято нечто такое, пусть и о прошлом, в котором бы угадывалось будущее? Глобальное, будущее России и мира, эсхатологические судьбы России и мира? Создано ли было то, в чем угадывалась красная линия, основной сюжет спасения России, ее исторического реванша?
Да, несколько позже в отечественном кино появилась не менее солнечная, грозовая, чарующая даже больше чем власть, тема — ВОЗМЕЗДИЕ. Наиболее конечно, показательный в этом смысле фильм - «Окраина» (1998) по сценарию Петра Луцика и Алексея Саморядова, снятый Луциком уже после смерти товарища и соавтора. Фильм, повествующий о народной мести ворам- чиновникам был сразу запрещен к показу на ельцинском центральном телевидении, запрещен и сейчас. Картина сразу стала культовой у всех представителей, что называется, красно-коричневого спектра да и просто у всех нормальных людей. А Петр Луцик после съемок главной картины своей жизни прожил всего 2 года. В октябре 2000 года он скончался во сне от инфаркта. Вроде бы.
Но идея мести — это заманчиво (пусть даже «киноместь»), но еще далеко не все. Ведь это еще не вся глубина, на которую можно погрузиться в данной теме. Потому что тема, по настоящему актуальная в национальной культуре, касающейся судьбы русских в целом, сейчас может быть только одна — откуда придет спасение, где то «место мест», где поднимется хоругвь грядущего Русского Царства. И самое главное — кто он, Иван-Царевич, Иванушка русской сказки, выражаясь словами Ахматовой? И не сбудутся ли на этой таинственной фигуре все самые дикие и страшные, эсхатологические темные предчувствия как не-наших «либералов» (понятно почему), так и наших «охранителей» (то же понятно: от перемены мест слагаемых, слагаемые не меняются).
Почти сто лет назад, в далеком 1918 году русский монах на Афоне о.Аристоклий писал: «Бог отнимет у России всех вождей, чтобы только на него взирали русские люди». И это сбывается, сбывается каждый день на наших глазах, и выражается как в полной неспособности русских хоть как-то определиться в своих требованиях и избрать подходящих адресатов для своих требований (Бирюлёво), так и в том, что никаких национальных лидеров у русских за 20 лет так и не появилось, кроме многократно Кем-Надо-Назначенных и скомпрометированных фигур. И интересно то, что именно отечественное кино, как кажется, дало образ Грядущего Отмстителя. Речь идет о фильме Александра Прошкина «Холодное лето 53 года» (1987). Эта картина незаслуженно забыта сегодня, несмотря на то, что со дня ее выхода прошло уже более четверти века. И, кажется, что режиссер сказал в ней более, чем возможно, и сам желал. Нет нужды напоминать сюжет: если советские фильмы о гражданской войне когда-то называли остернами (в пику вестернам), то этот жанр можно назвать норстерном (все то же самое, только на севере). Группа амнистированных после смерти Сталина уголовников захватывает село на берегу одной из северных рек. На их пути встают двое ссыльных: бывший капитан Красной Армии, осужденный за однодневное пребывание в немецком плену по прозвищу Лузга (Валерий Приемыхов) и инженер, попавший в лагерь, а затем в ссылку за вредительство, Копалыч. Что характерно, их человеческие имена открываются друг другу и зрителю в момент смертельной опасности во время боя с уголовниками — тоже характерный штришок: а вправе ли мы обладать нашим истинным именем. если не пережили самый главный момент в своей жизни, «смертный бой не ради славы, ради жизни на земле»... Тут можно было бы развести длинные культурологические разговоры об инициации и контр-инициации, но самое главное тут вот что. Лузга по понятным причинам, наиболее выражает воинское начало, капитан разведки, - кто он в деревенской иерархии? Доходяга, презираемый местным участковым из-за своего мифического «предательства». Его из жалости подкармливает дочка глухонемой (гениальная Нина Усатова)... Но вместе с тем это все повидавший и все проклявший профессиональный волкодав. Пария? Воин? Воин-пария?
Когда Лузга перевоплощается в машину смерти, в «наказание делающему злое» (Рим.13:5), безжалостно уничтожающую уголовников? Когда «нормальные» формы защиты/власти в селе прекращают свое существование: участковый Манков (В.Степанов) (власть светская) подло убит в спину, власть духовная (уполномоченный Зотов) перешла на сторону бандитов — невероятное сходство с реальной русской историей! Остается капитан рейда, но вот кого он напоминает, сказать трудно. Разве что патриотическую оппозицию («Не сметь входить на государственную пристань!..», «Оружие не дам!..»)?..
Но ведь в европейской культуре и изобразительном искусстве это давно описанный типаж. Что же это за последние люди в социуме, которые неожиданно становятся последней надеждой социума в смертельно опасной ситуации, когда гибель угрожает всем?
Это тот самый криминал античности и средневековья, но криминал, как писал в свои лучшие времена Роман Багдасаров, «совсем другой формации». Это те же берсерки или песеглавцы, сечевики или даже опричники Грозного. То есть те, с кем жизнь бок о бок невозможна, и они становятся изгоями, живут вне племени, «за неимением крови врагов, употребляющие собственную» (вспомним набеги запорожцев на своих «сограждан», подданных польской короны). Под собственной кровью православный исследователь, которого читатель знает под именем Николай Козлов, понимает кровь единоплеменников, т. е. имеется в виду что они нападали на своих...
Обязательный признак «воинов-зверей» - волчьи или медвежьи шкуры, знак ритуального перевоплощения в убитого в ходе инициатического поединка зверя. Более того, принцип «убить дракона может только сам дракон» неуклонно соблюдался в истории военных конфликтов, а в русской военной истории таких примеров пруд пруди: казачество с его обязательным «обменом опытом» в одностороннем порядке с татарами, кавказцами и т. д. «до степени смешения» (особенно занятна в этом плане повесть Толстого «Казаки», где обитатели русского фронтира предстают перед взором столичного офицера теми же горцами, только христианского вероисповедания...). Еще более наглядно подтверждает это принцип русских сказок «зло от зла и умрет». По всей видимости, ритуальная символическая ликантропия, как феномен, была освящена (т. е. перепосвящена Христу) и Церковью, достаточно вспомнить Св. Мученика Христофора, песеглавца, каковым он и изображался на иконах до 18 века. Воин Репрев (анаграмма слова «вепрь»?), родом из берберов (есть варианты его происхождения), обладал обладал песьей головой, «как и другие представители его племени» и огромным ростом. Еще до принятия Крещения с христианским именем Христофора, он исповедовал Христа и запрещал хулить Его Имя. Позже он принял мученическую кончину за исповедание Христа вместе с другими подвижниками.
Не на это ли намекает и удивительно точно подобранный типаж Валерия Приемыхова, с его скуластым «волчьим» лицом? Кстати, еще один фильм, в точности отвечающий «царско-христовой теме» в русском кино: фильм Динары Асановой «Пацаны» (1983) с тем же Приемыховым в главной роли, где тот играет директора летнего лагеря для неблагополучных подростков, взявшегося за их перевоспитание. И последний самый говорящий и щемящий последний эпизод фильма: где он, а за ним все насельники лагеря от мала до велика, бегут спасать малыша, скрывшегося из лагеря, чтобы отомстить за сестру отчиму-алкоголику. ««Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдёт за пропавшей, пока не найдёт её?» (Лк 15:4) Ведь слово «царь» и означает «защитник» в переводе, в этом и тайна царской иконографии, когда государь изображается с мечом в руке. И одновременно, «христос» и означает «помазанник» по-гречески...
К помощи берсерков и прочих похожих страт в древности прибегали именно в случае, когда «регулярные» вооруженные силы племени/государства не могли справиться с общенародной опасностью. И акцент здесь следует сделать не на мечи, шкуры животных и прочую романтику, а на смысл поиска спасения в экстраординарных социальных стратах, там, откуда помощь не может придти по определению. В этом и есть смысл опричнины Грозного: опричнина — это то, что существует кроме, во вне, исключительно, по отношению к порядку вещей. В конкретных условиях царствования Иоанна Васильевича ответ был адекватен угрозе: когда государственный аппарат коррумпирован и носители заговора защищены чином в государственной иерархии (или законом о государственной тайне), поможет только «не имеющая вида» (Сунь Цзы) сила, обладающая правом внесудебных расправ. И когда опричнина приобрела вид государственного института, то есть «приобрела форму», она была распущена с указанием Грозного Царя использовать этот метод, в случае, если похожая ситуация сложится у его наследников («образец учинен есть»).
В «Холодном лете...» звучит тема защиты общества руками отверженного, который как раз и является тем самым человеком спасения, Царем-отмстителем, тема скрытого благородства. В.И.Карпец в своей интереснейшей книге «Русь Мировеева» о франко-меровингских корнях обеих царственных родов Руси, анализируя историю послереволюционных французских «тайных дофинов» пишет:
«Много лет изучавший «дело Наундорфа» Леон Блуа в своей книге «Сын Людовика XVI» (L. В1оу. Le Fils de Louis XVI. Paris, 1900), кажется, коснулся этой отворяющей время «метафизической точки» цареубийства и «самозванчества»: кем физически был Наундорф для писателя не так важно. Важно иное: король, принесенный в жертву, — не только король-призрак, не только «очертание отсутствия» — он возвышается до уровня Самого Распятого Христа. Этот Король есть униженный, безымянный и бездомный Король: « Невозможно даже помыслить , не то, чтобы выговорить — у него нет ни куска хлеба, ни крыши над головой; без родства, без имени, без родины, настолько затерянный в толпе, что последний негодяй может его оскорбить; он все равно останется тем, кто он есть и будет, — Королем Франции».
Это собственно, и есть главная тема эсхатологического образа Последнего Царя,, который официальная «церковность» в 90-е и начале 2000-х, так скажем, недолюбливала, а сегодня просто помогает душить госорганам и спецслужбам, участвуя в инспирации борьбы с «сектантством» (т. е. с православными верующими русской национальности, не желающими расставаться со своей религиозной и национальной идентичностью). А тема эта обозначена на века евангельскими словами: Многие же будут первые последними, и последние первыми (Мф. 19, 30). И то, что Бог отнимает от России всех вождей, может означать только одно — когда исполнится мера наказания отпущенного России и народ готов будет принять управление Богом, т. е. Теократию, на историческую арену выйдет тот, которого приготовил России Сам Всемогущий Господь. Это не вписывается ни в какие политологические выкладки, ни в какие прогнозы, но логичным и оправданным такое развитие событий представляется лишь в одном случае — если в уравнение под названием «история России» ввести еще одно значение под названием Бог, т. е. поверить в Его существование и в Его промысел о России и мире. Собственно, тогда вся «загадочная» и «неудавшаяся» история России, история без закономерного исторического реванша, становится оправданной и понятной. Поэтому неудивительно, что такому чуткому автору как А.Прошкин удалось нащупать эту линию, эту красную нить своим произведением, которое получило признание как в России, так и за рубежом.
Известно множество пророчеств Святых о грядущем русском Царе, которого Бог воздвигнет в конце времен против антихриста — человека греха и сына погибели, человеческого воплощения мирового зла. В частности, Свт. Феофан Полтавский писал: "...Я не говорю об этом от себя, но то, что мне было открыто Старцами. Приход антихриста приближается и уже очень близок. Но перед его приходом - Россия должна возродиться, хотя и на короткий срок. Царь там будет, избранный Самим Господом. И будет он человеком горячей веры, глубокого ума и железной воли..."
Наиболее полно, как кажется, суждение о грядущем Царе на основе Св.Писания раскрыто одним православным христианином уже в наши дни: «Царь-победитель же будет кость от костей и плоть от плоти Народа Своего, ибо будет взят Он из среды Наследия Божьего (Быт. 2,23). А потому Он будет знать лютое угнетение, которое столь долгое время обитало на земле с коварством при безбожной власти (3Езд. 11,40); все неправды и нечестия кривоверов (3Езд. 12,31-32) не понаслышке. Но, являясь от рождения сыном Русской Церкви, Он Сам, как раб Божий, претерпит эти угнетения, неправды и нечестия. Это-то и позволит Царю со знанием дела обличить их и представить пред ними притеснения их (3Езд. 12,32). Да и вообще, Царь, как сын Своего Народа, будет с ним нести все вразумительные тяготы и скорби, попущенные Богом для того, чтобы Русский Богоизбранный Народ в разум Истины пришел».
Совершенно ясно, что лишение государств суверенитета, внедряемый тотальный электронный контроль, торжествующее попрание в мире всех базовых законов человеческого общежития являются однозначными признаками грозного последнего времени финальной битвы Церкви Божией и мирового антихристианства. И крайне символично время, когда появился фильм Прошкина. Вот-вот должна была «самораспуститься» бывшая Российская империя, а народ, лишенный в ХХ веке национальной элиты, должен был оказаться наедине с якобы «свободой», которую он не вынес. Вот-вот должен был начаться разгул бандитизма, унесший жизни миллионов здоровых русских мужчин, и который сейчас подло-игриво именуется «лихими 90-ми». И вот образ Лузги (только под конец он представляется своим настоящим именем — Сергей Басаргин, капитан войсковой разведки) нам оставляется в далеком 1987-м как бы на будущее, в котором всем нам предстанет сразиться с той самой предреченной Апостолом Павлом «тайной беззакония». В этом выражении принято искать некий тайный подтекст, но может быть стоит попробовать истолковать это прямо: торжество преступности над государственным законом?
И вся символика фильма потрясающая: главаря бандитов, захвативших село, зовут Барон. Как будто прямое указание на извечную оппозицию: «сильные во Израили» (вспомним, как еще Курбский обвинял Грозного Царя в их губительстве) против централизованного государства, персонификацией которого и является сам Государь. Все это «коррумпированное боярство» и «князья Церкви», которые — а вовсе никакие не крестьяне и посадские — выступали оппозицией по отношению к выкорчевывающим сепаратизм и крамолу государям (по принципу «кому более дано...»).
Есть такое толкование апокалиптического образа блудницы на звере. Зверь изначально в иконографии являлся олицетворением государственной мощи, «государственного аппарата принуждения». Но что же это за образ женщины с чашей, «великой любодеицы»? Николай Козлов толкует это, как символ международных криминальных сообществ, а точнее одного интернационального сообщества, прикрывающегося похищенным в результате генополитического подлога, именем народа Божия. Приводя в пример изображения, найденные на раскопках древних цивилизаций Востока, он ассоциирует «блудницу на звере» с изображениями богини Ашторет или Иштар, или Астарты, богини плодородия на стыке семитского и хамитского миров, в Вавилоне, Карфагене и Финикии. Культ ее сопровождался человеческими и жертвоприношениями и ритуальным развратом, причем все это имело целью ни что иное как выведение новой расы, имеющей «божественные» признаки (вспомним «шеддимов» в зале Древнего Востока в ГМИИ им.Пушкина). Которые помогли бы их носителям преодолеть состояние падшего человека, смертного, в мире, подверженном энтропии.
По всей видимости, криминальный мир и стал сокровищницей этих очень специфических ритуальных практик, которые оказались запрещены в христианских государствах, но оказались популяризованы после крушения христианской государственности во всем мире. Собственно, само слово «революция» и означает переворот, как иерархический, так и смысловой. «То, что срамом слыло, стало буйной славою, то что славой было — брошено, оплевано», как пел убитый при странных обстоятельствах гусляр Андрей Байкалец. Самое страшное, что место белой христианской аристократии занял такой коллективный «Барон». Собственно, «блудница» - международная криминальная иерархия, имевшая своими предтечами отправителей человекоубийственного культа Молоха-Ваала-Астарты древности, получила в свои руки полномочия государства, вышла на поверхность, оседлав могущественный государственный аппарат. Причем это общемировой процесс, и верным признаком этого является повсеместная тенденция стереть не просто основы человеческих взаимоотношений, за 2000 лет сформировавшиеся на основе Христианства, но изменить саму человеческую природу (гендерные и биологические инверсии, призванные изменить сам человеческого «естества чин»).
Чем руководствовался Александр Прошкин, снимая «Холодное лето...»? И почему мы задыхаемся от разгула сатанизма, безнадежно вглядываясь во мрак эпохи: когда придет Лузга, что задушит торжествующую бандитскую «малину», сросшуюся с государственным аппаратом «до степени смешения». Впрочем, этот жуткий гибрид, а также противоборствующая ему сила, были предсказаны еще в эпоху становления русского централизованного государства. В Благовещенском соборе московского Кремля есть фреска, где изображается пришествие антихриста, а в отдаленной пещере нарисованы спасающиеся там верные Христу, один из них в царской короне.
Собственно, вопрос «когда придет Лузга» и есть вопрос нашего существования не только как нации, но и как свободных личностей, созданных по образу и подобию Божиему.
