Авторский блог Николай Омельченко 19:30 15 марта 2015

Мимо берега крутого, мимо города большого…

мой опыт восприятия «сибирского рока»

Пушкин видел задачу поэта в том, чтобы «чувства добрые лирой пробуждать» и завещал это авторам-потомкам. Этот человек служит нам и образцом поэтической судьбы, как назвал это философ А.А.Зиновьев, «судьбы русского человека». В двух словах такую судьбу определим следующим образом: яркое горение и скоропостижное угасание. К тому же творчество в России – что-то сродни монашеству и воинству по своей близости смерти и Тому, Кто за ней.

В прошлом году вышел фильм режиссера-документалиста Владимира Козлова «Следы на снегу», посвященный сибирской рок-сцене. Как только я узнал об этом, тут же подумал: «Ого, явление уже уходит, если становится темой документалистики». А потом мысленно перенесся в год примерно 93-й, когда я первый раз в жизни услышал Александра Башлачёва (с кассеты, раз десять переписанной). Запишем его тоже в сибиряки, тем более он вряд ли был бы против. И когда я его услышал, во-первых, рок я вообще никакой не воспринимал, а во-вторых, меня как-то его песни сразу унесли совсем к не-роковым пластам. В первую очередь, к фильму «Андрей Рублев», который мне тогда казался неким воплощением всего древнерусского (прости меня, старший читатель). Все эти «да что ты князь, да что ты князь, да что ты брюхом ищешь грязь», «…и все русалки о серебряном хвосте ведут по кругу нашу честь…». Или совершенно русско-зимне-масленично-постная «Имя имен». (Прошу прощения за эпитеты. Побывал я тут на Бакшеевской масленице и осталось полное ощущение, что душа Башлачёва пребывала в этом во всем. Ему бы понравилось. О Бакшеевской масленице ещё, Бог даст, напишу, а пока продолжу рассказ.)

Сибирский рок или сибирский панк (и то, и другое – очень неточные и совершенно не отражающие суть понятия) – весь родом из-80-х, из времени несбывшихся надежд. Это время совершенно не осмыслено нацией (а какая эпоха ХХ века нами оценена по достоинству?). Совершенно понятно, почему: это было время надежд, и нынешнее положение вещёй произросло на этих убитых надеждах. А самый конец 80-х – это ощущение, что вот-вот вернется Российская Империя. И главное умонстроение того времени: русский – снова хозяин на своей земле. Ясно, что с неба упавшие свободы –эрзац настоящего национального возрождения, но вот само возвращение к национальному, неизбежное в 80-х… Это многого стоит. Башлачёв отнюдь не был националистом, но от него буквально перло солнечным ветром из таких подземных пластов… Это было русское сочетание солнечного и подземного, и совершенно ясно, что в нынешней России такой человек жить не мог. Вот он и не живет.

Так вот, возвращаясь к теме смерти. Ни Башлачёв, ни Янка, ни Цой, ни Тальков в наступающей эпохе жить не могли, конечно. «Самой красивой змее размозжи голову». А над полем с пшеницей не должны возвышаться отдельные колосья.

Башлачёв – первый мной услышанный «сибиряк». Даже и не сибиряк вовсе. И эта жуткая нищета и неустроенность, гитары-ленинградки и колокольчики на руке. А ведь СашБаш мечтал об огромной группе типа оркестра народных инструментов. Предсказуемо не сбылось. Как и Луцик и Саморядов, создавшие невероятный мир в своих сценариях, но снявшие в ополовиненном составе один единственный фильм («Окраина», 1998), который сам сценарист-режиссер Луцик называл плохим.

Так в чем смысл русской судьбы? Сверкнуть августовским метеоритом на небе, в последнюю летнюю ночь перед началом Космического Холода? Где та полная, свершившаяся Россия Башлачёва? А там же, где и снятые фильмы Луцика и Саморядова. Там же, где «страна не дураков, а гениев» Игоря Талькова. Там же где и наша Россия, начавшаяся в 80-х, но не свершившаяся… «Русские надежды умерли в 90-х» (Д. Галковский).

О Егоре Летове не хочу писать. Во-первых, есть куча народу, которая сделает это лучше, во-вторых... Впервые я услышал его в 1997 году и он, конечно, поразил меня в самое сердце. 97 год – это период «красно-коричневого» Егора, скорее даже красного. Когда он, следуя своему методу «я всегда буду против», в очередной раз перевернул шахматную доску, избегая слияния с трендом. Остается вопрос: что ж это за такой мейнстрим сформировался к 2008 году, на который и ответа никакого не нашлось и пришлось умереть? Что-то путное сказать о нем не получается ещё и вот по какой причине. Русский рок меня интересовал тогда только с точки зрения а) религии (Православия) б) русского национального патриотизма. Поэтому искусство как отражение Божьего мира и Божественного промысла в этом мире стало актуально для меня, только когда, говоря словами А.Зиновьева, «абызияна слэзла с деэрэва и кыругазор иё расшырылса». С дерева идеологии, так сказать. Поэтому когда Летов был образца «вижу, как из пепла восстает моя Родина», это было интересно. А период «Слава психонавтам» - это уже, так сказать, лично мне не очень понятно. Хотя, наверное, только такой умница и в полном смысле, человек Культуры, как Сергей Калугин, близко подходит к верному осмыслению такого явления как Летов: «Скажу только, что от альбома к альбому, как истинный художник, он рос - с тем, чтобы записать в конце концов альбом величайший, альбом последний. Я уже говорил много раз, что в мировой культуре не знаю аналогов "Снам" - кроме, разве что, "Божественной Комедии". Это альбом записанный с Той Стороны Смерти, это взгляд существа развоплотившегося, видящего наш мир извне , видящего весь масштаб иллюзии, в которой мы находимся здесь, всю драму - и суть этой драмы совсем не в том, в чём её видят живущие».

В блоге Калугина отвечать уже поздно, да и на момент этого поста я как-то не мог сформулировать свой ответ, теперь попробую. Я не уверен в том, что наш мир иллюзия. Хотя бы потому, что даже те «иллюзорные» ситуации, в которые мы постоянно попадаем, вполне реально влияют на нашу дальнейшую судьбу, я имею в виду посмертную. То есть выбор, который человек обречен делать каждый день, в том случае, конечно, если человек живет сознательно, - вполне не иллюзорно влияет на этот и на Тот свет. Прошел мимо совершающейся мерзости – и сразу же почувствовал последствия: на душе выросло черное пятно. Какая же это иллюзия?

Поэтому при всей осознаваемой значимости и масштабе летовского феномена – все понимаю, а признать до конца своим не могу. «Слушать любим, а так нет». Царство небесное рабу Божьему Игорю, крестившему в Иордане самого себя.

Но есть ещё одно, один феномен, пример именно религиозного искусства, наверное, полностью в пушкинском понимании творчества – творчество как дар Божий, который автор должен вернуть Дарителю в течение жизни. Но, поскольку никого до смерти величать нельзя, то постараюсь быть осторожным в оценках.

Речь пойдет о группе «Инструкции по выживанию» и ее первых альбомах – «Смертное»(1993) и «Религия сердца» (1994). Классический пример того, как «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». История ее общеизвестна. «Инструкция» стала тем, чем стала с приходом туда Романа Неумоева. Это очень тонкий момент в истории «Инструкции» - где-то в период 1988-89 гг. начинает меняться тематика песен, и от прилежно заимствованного панк-анархизма, ИПВ, во главе с Неумоевым, становится пионером… Чего, кстати? Как охарактеризовать то невероятное, что появилось на свет в городе Тюмени, и что как раз в тени Егора Летова так и осталось менее заметным? Собственно и всесоюзную известность ИПВ получила благодаря записи «Гражданской обороны» песен «Инструкции», что принесло свои плоды в виде альбома ГО 1990-го года «Инструкция по выживанию». А также благодаря совместным концертам в рамках движения «Русский прорыв» в 1994 году. Ну и конечно, благодаря летовскому менеджменту: рассылать по почте свои пленки решительно по всем клубам и любым организациям, имеющим хоть какое-то отношение к музыке.

На истории «Русского прорыва» останавливаться не буду, так как информации на эту тему – море. В последнее время свои интереснейшие воспоминания на эту тему публикует московский культуртрегер и импресарио почти всей пост-панк сцены Москвы Константин Мишин. При всей его неприязни к сибирской рок-сцене значение ее вообще, и ИПВ частности, для московского пост-панка все-таки трудно недооценить.

… И вправду, откуда это пришло (не могу подобрать эпитетов)? «Отпевал лиловый вой, тех, кто умер молодым?» «Красный смех»? Нет, литературные корни явления-то видны невооруженным глазом – все это привет из русского символизма. И, конечно, «сибирский панк» – это «книжный панк», разница-то ясна между, скажем, какими-нибудь «Тараканами» и теми же ГО и т.д. Так же как между их крестными отцами Exploited и… А вот у ГО крестного отца-то как раз и нет. Уж больно много литературного и музыкального материала прошло через Летова, чтобы сравнивать его с какими-то аналогами на Западе.

Да, что касается аналогов. Рафинированный меломан отвернется от альбома «Смертное», презрительно усмехнувшись: «Ребята сняли вчистую Joy Division». У Вербицкого на старом сайте imperium.lenin.ru ещё можно найти подробный и очень интересный разбор музыкальных влияний на ИПВ – там, кстати, преобладают английские пост-панковые команды. И все эти режущие гитары и шаманские барабаны а-ля Морин Такер из Velvet Underground - вроде все это уже было, аж 40 лет назад. Так вот, вроде то, да не то. Потому что не было у VU вот этого вот:

Ночь прошла, мрак редел, мир менял кожу,

Как мертвец, за предел, я прошел - что же?

Предо мной в облаках - океан света,

Мимо Бог, впопыхах, в тишине ветра

Не увижу ль Его, на глазах слезы,

На пароль Он споет, полюби грозы,

В них моя благодать, в них покой силы,

Все могу тебе дать, полюби, милый.

Не увидел ты смерть, дождь пройдет, снова свет,

Из небес по земле бьют лучи слова.

Навсегда станет льдом, тот, кто сам лед, тот, кто верил во льды.

Будто бы в этот год не был мир голубым.

Белый свет, белый свет голубых молний,

Как слеза, как ответ, сам собой полный… («Белый Свет», альбом «Смертное» 1993, в бутлегах он ходил раньше как «Смертное-Жизнь в этом мире-Армия белого света»).

А было у них у всех совсем другое. Экзистенциализм родом «из Достоевского» без выводов самого Достоевского. «Концентрационная вселенная», и почти с античным отчаянием, но без того Возможного Ответа, который сформулировала Античность устами Платона, Аристотеля, Сократа и Вергилия. (Подсказка: именно поэтому упомянутых философов Церковь называет «внешними мудрецами» и помещает их… ну скажем, на ворота Свято-Троицкого Собора Ипатьевского монастыря, того самого). Но русские – гениальные утилизаторы и импровизаторы: ничего не стоит взять западную форму и наполнить ее своим содержанием. Так произошло и с Неумоевым, «сибирский рок» настолько перерос свои музыкальные корни, что и говорить о них уже смешно. «Джой дивиженовская» гитара Джексона (гитарист ИПВ Е.Кокорин) в том же «Белом свете» превратилась во взлетающий «Боинг», уносящий в Мир Божий. В этом, кстати, суть звучания ИПВ с 89-90 гг., все эти атмосферные гитары и потусторонние барабаны. Да ещё и перевернутая в буквальном смысле неумоевская гитара (из-за ранения, полученного в детстве, он играет с обратной аппликатурой, не перетягивая струн), которая звучит так, как обычная акустическая гитара звучать по определению не может. Это оно самое, Тот Свет (кстати, название альбома ещё одного сибирского великана Олега «Манагера» Судакова – этого Андрея Платонова «сибирского рока»), где «все так и одновременно не так, как здесь». Вот оттуда все эти «лиловый вой», «красный смех», «малиновая девочка», «голубые берега». Вот отсюда и все издержки неумоевского стиля – это довольно часто встречающееся «поехавшее» вкривь и вкось исполнение

Мимо берега крутого, мимо города большого,

Мимо солнечного света, мимо цели, мимо крова

Мимо взорванной дубравы, Мимо сорванного ветра,

Мимо обгоревшей ветки –

В пустоте!..

Это может не нравиться (мне нравится), но такого больше ни у кого не встретишь, а если хочешь идеального исполнения – это к Сергею Калугину.

Я не знаю, что это и откуда, из какого надмирья прилетают к Роману Владимировичу Неумоеву эти образы, но мне кажется, я очень хорошо понимаю, что он хотел сказать:

Ярко вишневый зной, звезды в бедствии,

Над голубой Москвой бредит детством,

Страхом пустых углов в домах старинных,

Да кашлем сухих стволов - в живую спину.

Из потайных высот свистящим, грозящим клином

Дробясь, полетит в песок - и дрожь по спинам,

Да с воем из черных дыр, по всей планете,

Остатки былой звезды разносит ветер…(«Вера»)

Хороший получился бы клип к этой песне, если взять нарезку из записи с Youtube.com про пирамиду, зависшую над Кремлем, весной 2009 года. Особенно поразила одна из ее сторон, как бы скрытая в параллельном измерении – на ролике это хорошо видно. Понятно, какие видения вдохновляли автора - «свистящим, грозящим клином».

М. Вербицкий в старой рецензии на «Смертное» (кстати, отмастеренное Анчевским из «Рады и Терновника», за что ему великое спасибо, так как на бутлегерском варианте слова было вообще не разобрать) указывает на то, что сам «тройник» («Смертное – Жизнь в этом мире – Армия Белого света») представляет как бы алхимическое делание в своей последовательности: Nigredo – Albedo – Rubedo. Но не таков ли любой русский сюжет, точнее, сюжет написанный русским, что подмечает ещё И.А.Есаулов в своей работе «Пасхальность русской словесности». Причем такое происходит зачастую даже помимо авторской воли. Это, наверное, и послужило причиной того, что несколько человек стали священниками, «переработав» материал ИПВ.

И именно поэтому незаслуженно забытый трек «Огни святого города» (последний на бутлеге «Смертное») всегда вспомнится, когда идешь ночью по железнодорожной насыпи в Сергиевом Посаде, и Троице-Сергиева Лавра мерцает огнями во тьме.

Альбом «Смертное» появился на свет тогда же, когда вышла и книга Сергея Фомина «Россия перед Вторым Пришествием» (1992), сборник материалов по русской эсхатологии. Начало 90-х – время, когда апокалиптические настроения в российском обществе были достаточно сильны. Социолог-атеист сказал бы, что это непременный признак общественного кризиса, характерного для смены режимов, для эпохальных сломов. Но кажется, что нынешнее отупение и сонливость общества – гораздо страшнее именно как признак надвигающегося Апокалипсиса, ведь пока замерзающий отдает себе отчет в своем положении – его ещё можно спасти. А вот когда замерзающий в состоянии блаженного сна… И Неумоев не остался глух к этим «идеям, носящимся в воздухе».

Что-то происходит в России, невидимо над головою.

Что-то непонятное, чуждое чистым бульварам Парижа,

Словно нарастающий гул, как всемирный вулкан над землею,

Словно хвост кровавой кометы, которая ближе и ближе…

Это уже следующий после «Смертного» по хронологии альбом – «Религия сердца», изуродованный прямо во время записи, уничтоженный, восстановленный и все-таки дошедший до слушателя. История знает много таких примеров, когда удивительное и талантливое появляется буквально из праха (схожая судьба у сценариев Луцика и Саморядова, спасенных буквально с помойки обрывков рукописи – вынесли добрые соседи, и позже вышедших тиражом в 1000 экземпляров в виде книги «Дикое поле»…).

Сказано уже много, а и десятая часть нужного не написана. Что остается добавить? Уже в наши годы ушел Летов, ушел Черный Лукич. «ИпВ» выпустили альбом «Армагеддон позади», рецензировать который мне достаточно сложно – должно пройти какое-то время. «Смертное» тоже было «услышано» не сразу.

Темы истинного творчества остаются вечными. Бог, смерть, время, любовь – вот что определяет вечное и преходящее в искусстве. «Сибирский рок» остается в вечности именно поэтому – его персоналии не только оставили след в русской поэзии (да и в мировой тоже – судя по интересу к наследию той же Янки Дягилевой в Германии), но и многие их них подкрепили силу сказанного своей безвременной смертью. Доказав: Дух Божий – источник всякого творчества – дышит именно в России.

1.0x