По художественному мастерству, философской глубине и эмоциональному накалу своих произведений Алексей Широпаев давно достиг уровня лучших представителей русской поэтической классики. Почему же замалчивает его творчество пресса — и демократическая, и патриотическая? Он неудобен, не вписывается в рамки заданных раз и навсегда условностей. Широпаев страшен своей серьёзностью. Он не юродствует, он громит.
В стихах Широпаева преобладает мотив трагедии народа, заключающейся в том, что на Руси всегда, на его взгляд, побеждают не те. Солнечное язычество попрано мрачным христианством, доблестное белогвардейство — холопами и комиссарами, русский народ — жертва державных амбиций власти. Осмыслению этой трагедии и её последствий и посвящена поэзия... Думаю, не дело судить автора такого масштаба с позиции собственных политических взглядов. Кроме идеологии есть мастерство, есть вдохновенные прозрения, сложный и противоречивый образ неординарного человека. И он отражает взгляды немалой части общества, для которой принятие христианства — драма, фашисты — герои, а мир мультикультуры и толерантности — фальшивка. Поэт говорит об этом прямо и агрессивно. Вот «Обращение к храму Христа Спасителя — в день Перуна»: «Мастодонт, бородавка империи, / Одиозный, как ханский шатер». Здесь храм — символ ненавистного государства, унижающего русский дух, — так видится Широпаеву. А сама Империя — наследница Орды, продолжающей угнетать русских рабов. Я не согласна ни со столь радикально отрицательной оценкой христианства, при всей его чуждости мне лично, ни, тем более, с таким отношением к Империи, разрушение которой просто опасно с точки зрения геополитической ситуации. Но как зрима эта картина, как ярка. Можно ли счесть этот взгляд за окончательный итог размышлений поэта? Позволю себе усомниться. Когда-то, в 1998-м году, Широпаев говорил не менее убедительно и воодушевленно, но как истинный православный державник: «Царь-Медведь окормлялся из рук Преподобного Старца / И лесов корабельных текла прикровенная речь, / Чтоб теперь, на закате, взыграв переливом багрянца, / Из глубин Светлояра восстал Государственный Меч». А заглянуть в восьмидесятые поэтические, можно прочитать иные призывы: «Смело реквизируйте магазины винные! / Размозжив витрину, в ресторан вломись! / Занимай музеи, здания старинные, / Делайте богему, пьяный коммунизм!»
Так же и о религии — кого только не упоминает Алексей Алексеевич в своих стихах: и Вакха, и Христа, и Будду. Предлагавший столько различных путей читателю автор — чем он докажет, что очередная страстно воспетая им идея — не новое романтическое заблуждение, одно из? Разве что смертью за неё...
В стихах Широпаева постоянно идёт перекличка времён, присутствуют несколько реальностей, которые пронизывают друг друга, объединённые Русским смыслом, который и арийский, и нордический. Солнце Гипербореи в ночах промзон, трава Арьяварты на Куликовом поле. Европейская, и ещё шире — арийская цивилизация для поэта едина. Поэтому для него «незыблемы Рюрик и фюрер в ряду воплощений Руси». Широпаев исследует эти воплощения расы, как культурные слои, как эволюцию вида. Но он не бесстрастный учёный. Скорее, алхимик, который упивается своими фантазиями не менее, чем правдой. Конечно, все люди живут в своих мифах, словно в параллельных мирах, где одно и то же событие воспринимается по-разному. Особенно сейчас, когда на общество обрушилась масса новой информации не только о религиях, но и о исторических событиях, породив литературные сюжеты, далёкие от официозного взгляда: «Туман слепых атак, / Незрячая победа. / Мой дед берет Рейхстаг, / А я стреляю в деда...»
Оказалось, что истинные ценности не обязательно освящены пропагандой с телеэкрана, есть много иных правд, и, возможно, Россия проиграла, выиграв войну, победу в которой присвоили чужаки. Пирровы победы великой Державы?
«Рубахой из сатина / По праздникам тряси... / „За взятие Берлина?“ / „За взятие Руси!“»
Когда глядишь на смуглые лица новых жителей Москвы, не желающих ассимилироваться и навязывающих свои взгляды титульной нации, поневоле задумываешься, за что воевали и гибли наши предки...
Историю творит народ, но что значит он без ярких сильных личностей, определяющих пути развития государства? Широпаеву интересны лидеры, вожди. И даже безымянный партизан в «Лесном царе», обращается прямо к маршалу Советской страны, как равный: "Я дрожащие руки/ не горазд поднимать,/ торжествующий Жуков,/ погоди ликовать/Напевая "Хорст Вессель"/выхожу на тропу/коммуниста повесил/на высоком дубу«. Ряд строк и стихотворений посвящены Гитлеру, скорее как исчезнувшей возможности спасти Русь от интернациональной массы. Вот он, непохожий на образ из фильмов, задушевный, немного смешной и близкий русскому мужику как соплеменник и единоверец, в поэме «Странник»: «На дрын опираясь, в простой телогрейке, / Идет по России калика Адольф.. ./ Он снова свободен. Свобода — дорога. / Он снова художник. Он принял как дар / Судьбу в сумасшедшей манере Ван Гога / И мир необъятный, как атомный шар». Это гораздо интереснее пафосного, в привычной манере ультраправых поэтов: «летит денница — русский Гитлер на Запад, тлеющий едва».
Но меня особенно впечатляет стихотворение «Унгерн», где ритм строф передаёт стремительное движение армии, напор энергии мятежа, сокрушающий декорации мегаполиса. Могучий порыв степного ветра с горьковато-пряным ароматом трав врывается в комнату читателя. Послушайте: «Буряты, монголы, казаки — /На запад, на запад, на запад, / Туда, где сверкает столица, / Легенда, как туча, стремится. / На офисы, факсы и пластик — / Мистерия шашек и свастик. / Смотрите: на банковских стенах / Пульсирует конская пена. / В ребристые ваши тоннели / Бураны степные влетели ,/ И рушит компьютеров недра / Империя бронзы и ветра».
Душа поэта словно переживает множество перерождений, оттого картины, которые он рисует, так зримы. Он хмельной скальд на палубе дракара, он лихой бандеровец, насвистывающий «Хорст Вессель», колонизатор, контрреволюционер...
Есть поэты хаоса и есть поэты космоса. Одни разрушают и смешивают обломки, расшвыривая их в пустоте. Другие строят. Упорядочивают, упрочивают осмысленность Вселенной. Как «несгибаемый пастырь,/Блюститель Порядка и Меры» Алексей Широпаев сквозь каменные глыбы и пласты исторической информации пытается найти следы первичной ясности и определенности русской судьбы. В стихах много слов, так или иначе относящихся к земной тверди. Путь под землёй и выход из-под неё встречается не раз. Это напоминает о древних легендах, где герой зачастую вынужден спуститься в подземный мир, чтобы вернуться на белый свет преображенным. То, что называют инициацией. Американский исследователь Джозеф Кэмпбелл пишет: «Хотя дорога мифологического героя может проходить по земле, она всегда ведет внутрь — в глубины, где преодолевается подспудное сопротивление, и возрождаются давно утерянные, забытые силы, необходимые для преобразования мира». Эти силы для поэта — в духе и прахе предков. Преемственность поколений, чей проводник — родная земля, чётко озвучена и в стихотворении «Террорист»: «Спят в курганах Великие Асы. / Но жива эстафета огня. / Из курганов глухие приказы / День и ночь настигают меня... / Я — слепое орудие Расы. / Я заброшен в народные массы».
Истинно русское как будто ушло в тень: в глубины земли и воды, под пласты пород. Его надо вызвать из подсознания. Хтонь заявляет свои права. Почвенные недра, таинственные глубины прапамяти скрывают загадочных забытых сущностей, бывших частью арийской души, её дремлющие энергии. «Ящер, Ящер багряноокий! / Бог — мерцающий Крокодил! / Дай нам, Ящер, простор широкий, / Совмещение крайних сил! / Ты вдохни, попалив кого-то, / В нас полярных зарниц огни, / Дай нам северный ветер, воды, / Что свободе вовек сродни!»
«Хтонь» — конституирующий признак отечественной литературы для тех, кто расположен прислушиваться к гулу под ногами. Энергии былого с помощью заклинателей от литературы, вырываются в настоящее: «Под бетоном дорог и баз, / Под бетоном плененных рек / Затаилась, как синий газ, / Ты, Европа, Четвертый Рейх. / Катастрофе который год, / Но земля продолжает спор, /Обнажая то хмурый дот, / То имперский свастичный пол...»
Мистическая связь с почвой чувствуется не просто и не столько в смысле территориальном, а в смысле экзистенциальном — с почвой, переслоенной русскими и вражьими костями, с почвой, прячущей тайны былого и духов древности.
Поздравляя с сорокалетием соратника, Алексей Широпаев говорит: «...Позволь почтить тебя стихами о нашем общем герое — великом Юлиане Отступнике».
Римский император Флавий Клавдий Юлиан пытался возродить культ языческих богов. Будучи крещённым в детстве, впоследствии отверг чуждое душе христианство, очарованный греческой философией. Ностальгия по религии сильных, жизнелюбивых, свободных людей заставила русских так же обратиться к язычеству, которое теперь связано с национализмом. Но вернёмся к образу Юлиана, через который поэт стремится объяснить читателю свои отступничества от идеологий и религий, в стремлении обрести идеальное мировосприятие: «Ликуйте всласть, галилеяне, / Рубите руки у богинь!.. / Спокойным взором Юлиана / Простор истории окинь. /... Что нам — весна, то этим — скверна, / Позор, гниение и прах. / У нас Отступник значит Верный, / Поправший двойственность и страх». Не знаю, хотел бы автор этих строк ассоциироваться у читателей с императором Юлианом, но нахожу более колоритным образ космического батьки Махно, который в стихотворении «Третий путь» «играет задумчиво кольтом / В компании мертвых старшин. / «Куда нам? В Румынию по льду? / Во льды Гималайских вершин? / А, может, на Альфу Центавра / И в мир параллельный уйти? / Я четверть очищенной ставлю/Тому, кто укажет пути!... По горнице черные дыры / Распрыгались, как никогда. / Куда же податься? Куда?» Если вспомнить ещё и ранние стихи о Бакунине, то можно предположить: на самом деле, в глубине души Алексей Широпаев — анархист. Философ, странник, искатель опасных истин... «Пойми, ничто навек не задано».
Сколько обновлений пережила душа поэта — он миновал христианство, монархизм, антисемитизм, ушёл в язычество, антиимпериализм, восторг перед Израилем... Но можно ли быть уверенным, что остановится на этом? Талантливый человек стремится вперёд, жадно вглядывается в мир, сомневается, изучает, преодолевает, расширяет горизонты творческого видения. И пусть то одни, то другие, не приемля его новых взглядов, взрываются возмущением. Отступая от того, что кажется ошибочным, Алексей Широпаев всегда верен своей духовной свободе. Это — высшая верность поэта!
