Вызвавшее широкий резонанс обращение русской общественности национальных республик на имя первых лиц страны в очередной раз заставляет вернуться к обсуждению нашей давней и весьма болезненной проблемы – проблеме выдавливания и ползучего этнического замещения русского населения в национальных образованиях РФ.
Я со своей стороны всецело поддерживаю авторов обращения и выражаю некоторую надежду на то, что Кремль на сей раз отреагирует в нужном ключе: ведь в создавшихся на сегодня условиях поддержка со стороны русского большинства – залог его политического выживания.
Но вместе с тем нельзя обойти вниманием и другое. За двадцать с лишним лет существования русских общественных организаций в национальных республиках (всевозможных Русских общин, русских культурных центров, русских землячеств и т.д.) суммарный КПД их общественно-политической деятельности оказался до крайности низким. Выступать в печати с обращениями да “выражать обеспокоенность” – вот, пожалуй, и все начинания, в которых их представителям удалось добиться хоть каких-то заметных стороннему глазу достижений.
Почему так сложилось? Почему русские общественные организации за столько лет своего существования нигде по-настоящему не сделались массовыми, не обрели устойчивой социальной базы, не провели своих представителей в органы власти хотя бы на уровне муниципалитетов? Почему выступления их представителей из года в год содержат одни лишь жалобы, но в них почти невозможно отыскать упоминаний о достигнутых успехах?
В качестве ответа на эти вопросы представители разных направлений политической мысли склонны давать разные ответы. Их диапазон привычно колеблется от полного отрицания русской проблемы в нацреспубликах до скатывания в извечное наше самоедство – мол, сами русские там не те, слишком трусливые, глупые, разобщённые и т.д.
На мой же взгляд, собака зарыта вовсе не там, где её пытаются искать. Русские люди в национальных республиках в действительности мало чем отличаются от русских из остальных регионов России – им в массе присущи, в общем-то, те же черты характера, те же достоинства и те же недостатки. Причина их слабой способности организоваться и сообща защитить себя заключается не в их изъянах или пороках. Она, как ни покажется парадоксально, заключена, главным образом, в их очевидных достоинствах. В ряде случаев русские оказываются слишком развитыми в социальном плане на общем фоне того или иного региона, но в этом-то и заключена проблема. Ведь как мы знаем, высокий уровень развития сам по себе – это ещё не гарантия успеха вида в борьбе за экологическую нишу. Гарантия успеха – это максимальная приспособленность к конкретным условиям конкретной ниши, и если более простой организм приспособлен к ним объективно лучше, то будущее за ним.
Чтобы не быть голословным приведу один пример, вообще-то говоря, лежащий на поверхности.
На протяжении уже двадцати с лишним лет наиболее проблемным регионом в плане “русского вопроса” считается Северный Кавказ. Считается таковым, в общем-то, обоснованно. Именно на его территории много лет открыто действовали вооружённые формирования, подчёркнуто враждебные России. Именно оттуда в 90-е годы хлынул основной поток русских беженцев и вынужденных переселенцев. Именно в его республиках по сравнению с показателями конца 80-х годов процент русских упал наиболее существенно (в Чечне к началу “нулевых” так вообще сократился на порядок). И именно этот регион сегодня воспринимается среднестатистическим русским человеком как наиболее неуютный для проживания.
Чем же, в таком случае, примечательны его обитатели, вольно или невольно подталкивающие местных русских к тому, чтобы паковать чемоданы?
Примечательны они, в первую очередь, очевидной архаичностью своей социальной структуры. Чеченские тейпы, дагестанские тухумы, прочие роды и кланы – всё это яркие образчики таких форм социальной организации, которые совершенно нехарактерны русскому народу в его современном состоянии, русские на сегодня не имеют им в своей среде абсолютно никаких аналогов. Данные формы происходят в буквальном смысле из другого времени, из иной, гораздо более ранней исторической эпохи, через которую русский народ прошёл много веков назад, но которая в силу разных причин задержалась на Кавказе до сих пор.
Если обратиться к данным статистики, то закономерность прослеживается очень чёткая: чем более архаичен в социальном плане регион, тем меньшее число русских в нём на данный момент проживает и тем с большей скоростью они в постсоветское время его покидали. Так, например, в Чечне и Ингушетии, вступивших в XX век при очевидном господстве доклассовых отношений, русских сегодня осталось менее всего – 1,9% и 0,78% соответственно. В полиэтническом Дагестане, чьи наиболее развитые общности в канун Октябрьской революции жили в условиях раннего феодализма, русских чуть больше – 3,6%. Но всё равно, именно эти три республики прочно держат на Северном Кавказе печальное лидерство как в плане самых низких показателей присутствия русских жителей, так и в плане однозначно выраженной тенденции к их дальнейшему сокращению.
В советское время эту архаичность власти пытались преодолеть. Иной раз, как, например, в Дагестане, даже откровенно форсировали ход исторического процесса. Так, критикуемая ныне практика причисления к более многочисленному народу разнообразных мелких, но родственных ему этнических групп имела своей целью поскорее преодолеть племенное ещё, по сути, разделение и способствовать созданию нации в том виде, в каком её у нас тогда понимали (а нацию понимали как стадию развития этноса). Все эти тейпы и тухумы, разумеется, существовали и при СССР, но пребывали они, по крайней мере, внешне, в приглушённом состоянии, о них даже было не принято упоминать вслух.
В 90-е, с обрушением советской социальной конструкции, исчезли и механизмы модернизации, благодаря которым Кавказ развивался, и сосуществование на его территории народов, имевших различный социальный уклад, происходило относительно безболезненно. Напротив, на смену модернизации очень быстро пришла социальная деградация, почти мгновенно запустившая процесс одичания, возвращения общества к прежним, едва ли не средневековым формам. Разумеется, в условиях такой рукотворной архаизации те общности и народы, которые имели в своём арсенале соответствующие ей социальные структуры, объективно получали преимущество над теми, кто, покончив с собственной архаикой давным-давно, ничего подобного не имел.
Пресловутая кавказская сплочённость и не в меньшей степени набившая оскомину русская разобщённость имеют вполне очевидные социальные корни. Наивны те, кто полагают, будто всякий кавказец всегда ведёт себя как друг и брат по отношению к другому кавказцу лишь на основании общности этнического происхождения. Этот фактор в их взаимоотношениях в действительности играет как раз не самую главную роль. Иерархия приоритетов в системе распознания “свой - чужой” выстраивается у кавказцев несколько иначе, она многоступенчата. В первую очередь поддержка будет оказана кровному родственнику, члену родственного объединения, тухума, затем односельчанину, затем земляку, выходцу из того же района, и уж только потом просто представителю своей нации (да и то не всегда). При этом люди из разных родственных или земляческих объединений, пусть и принадлежащих к одному этносу, могут нещадно враждовать друг с другом и даже вовлекать в эту вражду третьих лиц в целях получения поддержки. Аварец же аварцу или даргинец даргинцу друг, наверное, не в большей степени, чем русский русскому.
Повторюсь, не надо идеализировать кавказское общество и приписывать его народам те качества, которыми они в действительности не обладают. Сплочённость кавказцев проистекает не из их высокой сознательности или какого-то присущего лишь им одним национального духа, а из сохранившейся до наших дней архаичной родовой структуры. Той структуры, которая другими народами была давно утрачена, которые избавились от неё как от досадного и мешающего развитию пережитка.
Хотя бы в силу этих причин обращённые к русским прекраснодушные призывы “консолидироваться” и “сплачиваться” просто по национальному признаку в принципе не могут дать должного эффекта. Для сплочения необходим определённый механизм, но его-то как раз и нет. Сложно представить себе, чтобы наши люди в массе начали взаимодействовать в делах или хотя бы каждодневно тесно общаться между собой лишь по причине общности национального происхождения. Это явная утопия, ибо среднестатистический человек, не подверженный воздействию отлаженного социального механизма, с рождения “встраивающего” его в конкретную общность, предпочтёт сотрудничать не просто с абстрактными соплеменниками, а с теми, с кем приятнее или выгоднее лично ему, с теми, кто вызывает личную симпатию, наконец. А ими объективно могут оказаться (и оказываются) далеко не только представители твоего народа.
К сожалению, на приверженности данной утопии во многом и строили свою деятельность русские организации нацреспублик. Их руководители – как правило, искренние, но плохо представлявшие реальный социум люди – по сути, призывали русских копировать стереотипы поведения представителей окружавших их нацменьшинств: то есть, консолидироваться, внедряться во власть, поддерживать своих и т.д. Призывы, разумеется, годами оставались безответными, что порождало в русских активистах чувство горького разочарования, апатию, утрату веры в своё народ. Большинство русских общественников, увы, никак не могли понять простой, в общем-то, вещи: для следования подобным стереотипам у представителей их народа, пусть даже и живущих бок о бок с чеченцами или дагестанцами, нет никаких побудительных причин, они слишком ушли вперёд, чтобы вдруг начать массово демонстрировать родовую или племенную мораль.
Надежды на поддержку низовых русских руководителей во власти также были изначально несбыточными. Русские начальники в гораздо меньшей степени подвержены “зову крови”, их с младых ногтей воспитывали именно как государственных служащих, отвечающих за исход порученного дела. Они – властные функционеры, а не родовые старейшины или племенные вожди. Потому они выдвигают на должности людей по принципу компетентности и способности решить поставленную задачу или, в крайнем случае, по принципу личной лояльности – и с точки зрения интересов государственной машины это правильно. Если же русские руководители в массе начнут вести себя так, как кавказцы, то есть, вопреки всему, тащить наверх родственников и земляков (да ещё и делать это в масштабах страны), то очень быстро рухнет даже та крайне несовершенная государственная конструкция, которую мы имеем сейчас. Причём, сам русский народ окажется первым среди тех, кого раздавят её обломки. Результаты же “правильной”, с точки зрения некоторых недалёких националистов, кавказской кадровой политики можно лицезреть воочию, съездив лично хотя бы в Дагестан. Хищения, приписки, бесконечные дрязги кланов, выклянчивание дотаций, хозяйственный развал… Оно нам надо? Тот же Рамзан Кадыров, между прочим, в данном вопросе ведёт себя не совсем по-кавказски – но у него, соответственно, и результат получается иной.
В нацреспубликах русские организации, на мой взгляд, принесли больше пользы делу, если бы для начала просто взялись скрупулёзно фиксировать все случаи реальных притеснений русского населения со стороны представителей титульных народностей, ведя статистику и готовя тем самым объёмную доказательную базу. Готовя – и методично распространяя её среди широкой общественности страны, чтобы поток неоспоримых свидетельств постепенно стал столь мощным, чтобы даже незаинтересованным в их обнародовании представителям высшей власти было бы сложно вот так просто взять и отмахнуться от них. А то с Кавказом ситуация выглядит и вовсе парадоксально: эмоций в СМИ выплёскивается много, а достоверных подтверждений фактам притеснений представляется на порядок меньше.
Со своей стороны крайне сожалею, что русские организации Дагестана в 90-е годы фиксацией подлинных случаев “квартирного рэкета” (то есть насильственного принуждения русских к продаже домов или квартир по заниженной цене) почти не занимались, а я, в силу юного возраста, не догадался подсказать эту мысль их тогдашним руководителям. Было бы это сделано тогда, меньше бы сегодня оставалось почвы для спекуляций местного чиновничества на тему “экономических причин” русского исхода.
Если уж ставить перед собой задачу реально сплотить русское меньшинство в той или иной республике, то необходимо помнить: регулярная и совместная деятельность на общее благо, начатая поначалу хотя бы группой энтузиастов, но дающая результат, способствует сплочению в гораздо большей степени, чем занудное морализаторство или бесконечные призывы “учиться у кавказцев”. Весьма перспективной может быть и другое направление практической деятельности – адресная правозащита тех русских, которые подвергаются гонениям за проявленную политическую позицию или по иным причинам. Это, конечно, сложнее, нужны деньги и подготовленные юристы, но дорогу осилит идущий.
