Укрощением Большого театра назвали премьеру балета "Укрощение строптивой" на Новой сцене Большого театра. Дело в том, что судьба спектаклей современной хореографии в Москве не из завидных. В лучшем случае — "Золотая маска" в петлицу смокинга хореографа, но представление второе-третье — и спектакль стирается из репертуара, проваливается, словно в черную дыру. А был ли мальчик?.. — переполох в среде прогрессистов, таранов цивилизации на грешную российскую землю. Но вот Большой театр дал премьеру "Укрощение строптивой", и критики грозят пальцем администрации театра, требуют спектаклю долголетия если не "Коппелии", то уж "Лебединого озера" — точно. Однако директор Большого театра — фигура могучая, но не Бог, не может обеспечить кассу. "Укрощение строптивой" — балет особый, a part, как сказал бы Жан-Кристоф Майо.
Жан-Кристоф Майо — хореограф. Один из лучших хореографов Франции на сегодня — мнение знатоков балета. В распоряжении Жана-Кристофа Майо — балет театра Монте-Карло, где созданные им продукции на Бернис Коппьетерс, эффектную балерину, музу и жену, представляют гордость Монако. Мы живем в перевернутом мире. Как следствие, само произношение драгоценностей: Монако, театр Монте-Карло, Жан-Кристоф Майо — затмение рассудка от восторга, тогда как бижутерия: Россия, Мариинский театр, Олег Виноградов, к примеру, — навевает тоску и скуку осени в деревне. Надо ли говорить в таком случае, что не будь Дягилева с "Русскими сезонами", не будь воспитанниц школы хореографического училища Петербурга, так театр Монте-Карло легко приняли бы сегодня за радиостанцию "Монте-Карло". Солидность премьере добавляет еще и интрига. Двадцать лет Жан-Кристоф Майо ставит оригинальные спектакли исключительно для театра Монте-Карло, отказывает предложениям даже Гранд-Опера, но вот от предложения Сергея Филина, художественного руководителя балета Большого театра, не смог отказаться. И хотя тандем Филин—Майо держит втайне предмет уговора, почему-то брат лё рюс догадывается, что за райское яблочко, да на блюдечке, да с золотой каёмочкой оказалось соблазном.
В небе над Большим звёзды так сложились, что премьера "Укрощения строптивой" адресована к избранной демократической интеллигенции, к crème de la crème бомонда. Бомонд съезжался на показ не меньше часа. Поцелуи, рукопожатия, американские улыбки, французское грассирование и галльский юмор — вспыхивали и угасали в партере Новой сцены. Стремительно, галантным шагом продефилировал к оркестровой яме Сергей Филин. Чудеса, да и только! Три дня назад яндекс-новости сообщили: Сергей Филин в реанимации института Склифосовского…. Сергей Филин вылетел на лечение в Германию…. И вот уже Сергей Филин, как огурчик, бодр и свеж, Криштиану Роналдо за ним не угнаться. Отметили среди публики директора театра г-на Урина. Промелькнула "ви-ай-пи", пресс-секретарь Большого театра, представленная к ордену Почетного легиона за вклад в искусство… Вообще-то, это время ожидания встречи с прекрасным, лорнирование публики, как это принято на театре, настраивало на философский лад. Что за лифт социальный поднимает во власть лиц, ничего из себя не представляющих?.. Но вот и явление Романа Абрамовича. Скромно, не позируя на камеру, г-н Абрамович вошел в зал в сопровождении Галины Степаненко, руководителя балетной труппы, и седовласого господина, неустановленного светским репортером. Средиземноморский загар, характерная небритость, скромное обаяние буржуазии. С некоторых пор, с пор смены менеджмента в Большом театре, Роман Абрамович — персона грата. Если открыть программку на странице "Попечительский совет", то легко можно узнать "ху из ху" большого бизнеса. Зиявудин Магомедов, читаем программку: председатель совета директоров группы "Сумма"; Валентин Юмашев — компания "Базовый элемент"; Сергей Калугин — ОАО "Ростелеком", президент. Манкируем тот факт, что Михаил Швыдкой — заместитель председателя Попечительского совета Большого театра… и увидим: Роман Абрамович. Роман Абрамович — no comment, человек-иероглиф наших дней.
Утомленный солнцем читатель скажет: а балет-то где??? И будет прав. Ибо балета, балета в его Петипа-пафосном понимании и нет. Однако поговорить вокруг балета есть о чем. За что купила, за то и продаю, но шептались в антракте, будто бы и балетоман всех времен и народов, не просто так на премьеру явился. Актуальное искусство прибрал в "Гараж", пришла очередь за Большой взяться. Селфи на яхте в кругу "семьи" поднадоели изрядно, "пуссек" Госдеп перехватил, плеснул масла в огонь комплекса тщеславия. Ведь было время! Аристотель Онассис на яхте собирал, тут тебе и Грета Гарбо, и Уинстон Черчилль, и Ирэн Голицына, и Мария Каллас, и Джеки Кеннеди… Минут пять уже как балерина в черных брюках, черном корсаже с перьями по рукаву витийствует на авансцене, пилочкой ногти точит.
Когда у Ольги Лепешинской, уже на склоне лет, спрашивали о "современной хореографии", она, прима Большого театра эпохи "большого стиля", недоумевала. Говорить о представлении мюзик-холла как о балете?.. С "Укрощением строптивой" занавес Новой сцены открыл страницу в истории Большого театра в стиле а'ля Мулен-Руж. И будь среди публики Тулуз-Лотрек, он схватил бы на карандаш и угловатость пластики ансамбля артистов, и рисунок выстроенных мизансцен, и костюмы красоток с открытым декольте, короткой юбкой поверх которой брошена опушка, и вдруг яркие краски среди контраста, черно-белой палитры сценографии и почти что дезабилье Катарины, рыжей бестии, что могла бы стать новой Джейн Авриль. Однако "в одну телегу впрячь не можно/ коня и трепетную лань". И весь этот бурлеск — на грани, как паутина, тонкой, порока — Жан-Кристоф Майо укротил тоже. Как в янтаре паучок — вкрапление в современную лексику хореографии — веризм-бытовизм — и "белого адажио", и даже классического пируэта. Согласитесь, Новая сцена Большого театра еще не Курхаус казино Баден-Бадена, что, как запахом гаванской сигары, пропитано роскошью. В итоге, "Укрощение строптивой" — балет в стилистике журнала Vogue, гламурный, и что важно — сексуальный. Таков и должен быть образчик "современной хореографии", если, конечно, хореограф не решает при этом теорему Ферма и не экспериментирует с повадками из мира фауны. Отметим работу Жана-Кристофа Майо и над пластикой артистов Большого театра. Есть мнение: пластика рук русских артистов балета на высоте, "поющие руки", тогда как ноги — не совсем совершенны. Жан-Кристоф Майо исправил недочет. Катарина теперь — то чувственно нежная, то аки лев рыкающая, лихо, пинком ноги в грудь, отправляет Петруччо в нокаут.
Утомленный солнцем читатель скажет: а Шекспир-то где??? И будет прав. Ибо Шекспира, собственно говоря, в спектакле и нет. Нет ренессансной Италии: сценография — лестница в форме арки и колонны, похожие на сваи, что, перемещаясь по сцене, образуют типа палаццо, типа леса, типа алькова. Нет шекспировской любви. Вместо любви — война. Война на всё время действия. Петруччо и Катарина, "два уникальных человеческих существа, которые не могут вообще выносить идею будничных, бытовых отношений", всю дорогу воюют за здоровый, полноценный секс. Жан-Кристоф Майо трактует комедию Шекспира "Укрощение строптивой" как "одну из самых сексуальных пьес", как "анализ любовных отношений между мужчиной и женщиной". Появись он с таким анализом в Париже, так засвистали бы! Гомофоб?! в Москве активисты ЛГБТ пока еще в дримлайне, сигнал на взятие Большого не поступал. Кантилену сексуальности перебивает, время от времени, гротеск. Едва оркестр вступил в плясовую "Ах вы, сени мои сени", как Петруччо в черной бурке экспрессивно так ввалился на сцену. В дребадан пьяный, подтяжки штанов свалились с плеч, рубашка торчит наружу. Битва гормонов, под парами алкоголя, заканчивается примирением. Альфа-самец не без издевки укрощает строптивую Катарину и волоком тащит в постель. Вот так, на ноте "и вечный бой, покой нам только снится" и выстроена драматургия балета "Укрощение строптивой".
Отдельная "песня" балета — музыка. Партитура из фрагментов сочинений Дмитрия Шостаковича к кинофильмам "Встречный", "Овод", "Одна", "Гамлет". Жан-Кристоф Майо услышал в этой музыке не только "гротескность, сатирическую сущность", но и "свободное дыхание, которого он (Шостакович — М.А.) не мог позволить себе в симфониях". Таким образом, выбор музыки к балету не только символизирует победу композитора над тоталитаризмом, но и служит гарантом свободы и прав человека. Как следствие, выкрикам из зала "Браво! Брави!" не было числа. И тоже как странно… Еще вчера публика, по наущению гершензонов, гнала сюжетность в балете взашей, сегодня — рукоплескание.
"Жестокий век, жестокие сердца"…
В 60-70-х годах ХХ века в партере Большого театра в одном и том же ряду, на одном и том же месте появлялся время от времени один и тот же господин. Почтенных лет, со старческой сутуловатостью, одетый, по сравнению с другими, чересчур простовато. То был г-н Хаммер. Арнольд Хаммер. И вот как за Хаммером тянулся след гешефта: обмена сокровищ искусства России на паровозы, непригодные для русской зимы, так премьера "Укрощение строптивой" на Новой сцене Большого театра оставила то послевкусие дел и делишек, что обстряпываются здесь и сейчас под манящим предлогом искусства.
Фото Елены Фетисовой/Большой театр
