Об испытаниях русского ядерного оружия говорят президент Путин, министр обороны Белоусов, начальник Генерального штаба Герасимов. Угрозы российской государственности побуждают к тому. Испытания могут быть подземными, подводными, наземными, космическими, межзвёздными, могут быть лунными, марсианскими.
Мне довелось присутствовать при испытании советского термоядерного оружия. Единственного из советских гуманитариев меня отправили на ядерный полигон в Семипалатинск. Бескрайняя жаркая степь, рассечённая бетонными трассами, высоковольтными линиями, лабораториями, с посёлком испытателей, аэродромом и огромным кратером, оставшимся после подземного взрыва. От кратера далеко в степь уходит чёрная застывшая магма. Стекловидные пузыри, омертвевшие волны расплавленных земных пород. В этой чёрной оправе — драгоценное бирюзовое озеро небесной красоты, словно взрыв открыл божественное око, и всё вокруг начинает трепетать, стеклянно струиться, возникают странные миражи. И чудится, что из этой лазури всплывут женщины с рыбьими хвостами, налетят птицы с женскими головами, придёт на водопой кентавр, и степь наполнится двухголовыми лисицами, шестиногими косулями, птицами в чешуе и рыбами в перьях.
Степь переходит в горы. Чёрные кривые зубья вершин. Нет ни одной живой горы, все изувечены взрывами. В каждую гору прорубали тоннель, помещали ядерный заряд, замуровывали. Гора взрывалась, в ней лопалось сердце, ломались кости, и она оседала. Мучительным был вид этих чёрных гор, будто по челюсти с зубами саданули гигантским кулаком.
Одна из гор была подготовлена к взрыву. В ней прорубили штольню, по рельсам закатили ядерное устройство, замуровали, залили бетоном, вывели наружу стальную трубу, из которой в микросекунду взрыва хлынет информация: ударная волна, жар, радиация, множество волн, частиц. Их подхватит испытательный центр, будет сделан портрет взрыва.
Маленький вагончик в степи. В нём — офицеры-испытатели, человек в шляпе, защищающей от палящих лучей. Мы не знакомы, хмуро смотрим один на другого. Начинается обратный отсчёт времени. Из динамика металлически звучит: "Восемь, семь… четыре… один". Страшно ахнуло. Гора, где взорвался заряд, поднялась на мыски, хотела взлететь и осела, будто ей подрубили поджилки. Над её вершиной клубился горчичный дым. И удар был таков, что едва не сшиб меня с ног, покатился по земной коре, обогнул её и через некоторое время снова качнул.
Испытание оказалось удачным. Стоящий у вагончика человек в шляпе кинулся меня обнимать. Это я принёс ему удачу, моё присутствие помогло взорвать гору. Не зная друг друга, мы обнимались, ибо удачно кончился грандиозный эксперимент. Человеком в шляпе оказался знаменитый академик Трутнев, один из отцов первого советского термоядерного оружия. Я не знаю, какой заряд был испытан: для шахтной баллистической ракеты или для подвижного комплекса, или для подводной лодки.
Офицер-испытатель повёз меня к далёким горам, уже повидавшим взрывы. Нашёл одну, из которой, смятая взрывом, выходила труба. По этой трубе мы полезли в глубь горы, он запретил мне говорить и кашлять — нас могло засыпать. На мою шахтёрскую каску падали камушки. Мы достигли середины горы и стояли в огромном стеклянном зале со множеством разноцветных стёкол. Бриллиантовые люстры, колонны, драгоценные капители. Алые, золотые, зелёные, нежно-лазоревые, всё переливалось в лучах наших шахтёрских светильников. Мне было странно стоять в том месте, где полыхнул термоядерный жар и выжег гору.
Вскоре я побывал на другом полигоне — на Новой Земле. Семипалатинской полигон предполагали закрыть, и на Новой Земле готовили ему замену. Меня повёз туда замечательный человек — Олег Дмитриевич Бакланов, секретарь ЦК, зампред Совета обороны. С нами были начальники Генерального штаба, командующие флотом, генералы, учёные. Мы облетали вертолётом полигон, где когда-то Хрущёв взорвал свою "Кузькину мать". Маточкин Шар — пролив, отделяющий Северный остров Новой Земли от Южного, был завален мусором, превращён в грандиозную — до горизонта — свалку: обрывки кабеля, бочки из-под солярки, арматура, огрызки машин — всё, что осталось от того грандиозного испытания.
Вертолёт летел над малахитовым морем, в зелёных водах плыла белая медведица, а в её загривок вцепился медвежонок. Вертолёт сделал круг над ней, медведица оборачивалась, смотрела в небо, пугалась винтов. Медвежонок крепко вцепился в загривок.
Бакланов махнул рукой вертолётчику, и тот отвернул, не стал волновать медведицу.
Это было накануне ГКЧП. Либеральная пресса обвиняла меня за ту поездку. Она утверждала, что высшее советское военное руководство готовило путч и выбрало для встречи самое отдалённое безлюдное место. Теперь я вспоминаю об этом и думаю, что Советский Союз погубила не американская атомная бомба, а та, что держал под полами своего пиджака Горбачёв. И звали её перестройка.
Сегодня Государству Российскому грозят дальнобойные украинские дроны, американские "Томагавки", французский Иностранный легион. Но также и уныние, апатия, неверие.
Советская атомная бомба родилась в кельях Саровского монастыря, посреди облупленных фресок были развёрнуты лаборатории, и Спас Нерукотворный из купола заброшенной церкви смотрел, как собирается реактор боевого плутония. С тех пор покровителем саровских атомщиков является преподобный Серафим.
Батюшка Серафим, благослови всех, кто работает сегодня на Новой Земле, ибо сказано в Откровении: "Будет новая земля и новое небо".
