Бог стал человеком, чтобы человек стал богом
Ириней Лионский
Человек – это мост к сверхчеловеку
Ницше
Часть первая. Из «мира космоса» в «мир истории»
Два эпиграфа, вынесенные в начало нашей работы, дают представление о той мировоззренческой пропасти, которая разделяет два взгляда на человека: один – христианский, другой пост-христианский. К первой формуле можно добавить и ещё одну, принадлежащую Василию Великому: «человек – это животное, получившее повеление стать богом» – такова, выраженная в кратчайшей форме, идея христианского взгляда на человека.
Максима Ницше, утверждающая, что человек может стать богом вне Бога, напротив, есть наиболее сильное выражение постхристианской антропологии.
В своё время максима Ницше (вообще говоря, очень и очень многозначная) нашла много последователей в разных политических и эстетических лагерях, от традиционалистов до большевиков и крайних либералов. Сегодня же она имеет свой логический итог в трансгуманизме, как ещё одной (и, видимо, последней) попытке создать «нового человека», наделенного сверхспособностями и потенциалом вечной жизни.
Трансгуманисты обещают транспонировать сознание человека в более надёжную, долговечную, защищенную оболочку, нежели нынешнее слабое тело «эфемера» (пользуясь словом греков). Всё же речь здесь (чтобы не говорили об этом сами трансгуманисты) идет скорее о понятии «души», и обещания эти имеют явный метафизический подтекст. Ясно, что устоять перед соблазном «вечной жизни» человеку будет весьма не просто. И, в сущности, трансгуманизм ставит перед человечеством последний вопрос ребром: «вечная жизнь» здесь, на земле, в падшем посюстороннем мире и «машинном теле» или вера в Того, кто обещал жизнь вечную там, за гробом, в мире ином, царстве небесном?
Выбор, который, возможно, будет попущен человеку, как последняя проверка его «благонадежности для царства небесного». Или же – последняя попытка человека как можно более надёжно спрятаться от Бога. А прежде всего попытка дьявола – сорвать банк (человеческих душ) в его, с Богом, споре о человеке.
Искус этот (как и все, имевшие место до него) скорей всего будет вкрадчивым и постепенным: несколько лет жизни… чуть больше возможностей… еще больше… еще несколько… В конечном счете, человеку будет предложено бессмертие: впрочем, где? в виртуальном мире? на жестком диске? в схлопывающейся вселенной? И не окажется ли достаточно ангельского хлопка в ладоши, чтобы развеять все иллюзии такого «бессмертия», просто, скажем, выключив электричество на планете?
Выбор, однако, остается за человеком. Повеление «стать богом» – не принуждение, но призыв. Послушная вселенная роботов – явно далека от мысли Всевышнего о Творении, которое всегда предполагает риск. И Бог, творя новый мир, рискует, как рискует и всякий человек, входя в жизнь.
Однако, перед нами и правда – самая, по-настоящему, серьезная проблема нашего времени. Если не времени вообще. Все мы видим, с какой скоростью идёт так называемый прогресс, как стремительно входят в нашу жизнь нано-технологии, робототехника и виртуальные миры. И, возможно, именно трансгуманизму суждено стать если не «последней религией человечества», то, по крайней мере, одним из важнейших её аспектов.
Итак, трансгуманизм бросает вызов самой человеческой природе. Проблема эта имеет несколько измерений: духовный, антропологический (что есть человек?), исторический, технологический, наконец, общественный (каково будет общество трансгуманизма и как оно будет принуждено к принятию новой доктрины?).
Разумеется, в формате небольшой статьи все их рассмотреть невозможно. Поэтому сосредоточимся на самом важном. И попытаемся ответить на главный вопрос: что такое человек? каким образом он дошёл до сегодняшнего своего состояния? и есть ли у него еще возможности соскочить с гибельного пути?
Негативная и позитивная антропология
Писать историю цивилизаций ни намерений, ни возможности у нас сейчас нет. Однако, чтобы понять откуда растут ноги современности и всех е проблем, начать придётся немного издалека. И прежде всего указать на главное отличие традиционного взгляда на человека и взгляда трансгуманистического: это – антропологический оптимизм.
Установка эта идёт от «счастливого дикаря» Руссо и просветителей, а ещё раньше – учения Иоахима Флорского о «третьей эпохе духа», возвращающего в христианский мир иудейский хилиазм.
Настоящей монструозности тотализма социальный и исторический оптимизм достигают в социальных проектах ХХ века, чтобы после того, как все они рухнут, окончательно провалиться в постмодерн. Из бездны которого и выходит зверь трансгуманизма, как мы его знаем.
Предтечей последнего является, кстати, грандиозная мессианская философия Ник. Фёдорова с его проектом «воскрешения предков». Но об этом позже. Теперь же вернёмся к началу и еще раз подчеркнем, что именно иудейский хилиазм кладёт начало антропологическому оптимизму. Таким образом, именно иудейство становится родоначальником «прогресса» вообще и «модерна» в частности.
Напротив, основой бытия всех государств и цивилизаций древности был антропологический пессимизм. Древние общества, понимая, что человек дурен и склонен ко злу, и, вообще-то говоря смертен (что уже говорит о его несовершенной природе), принимали и обосновывали необходимость государства как механизма защиты от опасных качеств человеческой природы. Дабы человеческое общежитие не превратилось в войну всех против всех и жизнь «по закону рыб» (когда сильные пожирают слабых) необходим закон и строгое его исполнение.
Выдающийся египтолог и философ культуры нашего времени Ян Ассман вообще утверждал, что государство может быть основано только на основании веры в вечную жизнь. Чему предоставлял убедительные доводы.
Одним словом, все древние цивилизации понимали, что человек дурен и ему необходима узда в виде государства. За одним единственным исключением. Иудейское учение, являясь на самом излете существования древних цивилизаций, радикальным образом взламывает традиционную парадигму. Евреи называют себя «святым народом», «избранным священством». На место традиционного государства вводит «священную анархию» судей (которая, правда, то и дело оборачивается акциями тотальной резни), а место царя занимает сам бог Яхве (книга «Исход»).
Традиционное государство таким образом полностью упраздняется, одновременно является и совершенно новая сверхзадача – весь мир должен принадлежать Яхве. Перед нами уже не традиционный космистский мир, вращающийся вокруг своего духовного центра (как например Египет), но цивилизация совершенно нового типа, вырванная из благоустроенного космоса и брошенная в историю.
Еврея не интересует настоящее и обустройство бытия (возделывание сада) в принципе, его интересует будущее. Именно в будущее он и устремлен. Душа его сорвана с онтологических оснований, взнуздана небесной плетью Яхве, лишена свойственного древним созерцательного покоя, и горит революционным огнём преображения мира. Евреи разрывают сакральный круг вечного возвращения, в котором существовали до сих пор все древние цивилизации, и «открывают» тайну линейного времени.
Рождение истории и линейного времени
В течение тысяч лет недвижного почти бытия Египет в ежедневном литургическом круге своих богослужений аккумулировал колоссальные энергии созидания. Священным смыслом египетского бытия было обретение жизни вечной и борьба с мировой энтропией: ибо, пока существует Египет – существует и мир. Каждый вечер солнце умирает и каждое утро воскресает вновь, однако каждую ночь идёт бой богов с силами зла, и весь Египет, от царя до последнего крестьянина, должен помогать богам в этой вселенской битве. Таково экзистенциальное напряжение, которым жил Египет все четыре тысячи лет своего бытия. Этот вселенский «бой ради жизни на земле» не делал, однако, душу египтянина мрачной. Наоборот, вся она исполнена небесной радости, о чём красноречиво свидетельствует египетское искусство.
Однако, в конце концов, и этому духовному напряжению, и этой небесной радости приходит конец.
Осевой век ввергает мир в хаос
В 1949 году Карл Ясперс популяризировал идею «исторического рывка», введя термин «Achsenzeit» (Осевое время или Осевой век), под которым предложил понимать «взрыв человеческого сознания» в разных культурах в период между 600 и 300 гг. до н.э.: Конфуций, Сократ, Будда, еврейские пророки.
Это революционное потрясение всех оснований Древнего мира Ясперс называет явлением личности на горизонте истории. Что конечно более чем спорно. Египетская «Книга выхода в Свет Дня» (которую учёные-египтологи нарекли «Книгой Мёртвых») являет столь тонкое понимание человеческой природы, испытуемой на божественном суде Осириса, что настоящую рифму им явит лишь святоотеческая патристика. За две тысячи лет до пресловутого «Осевого времени» Египет уже являл глубочайшее понимание человека. Как, впрочем, и величайших пророков. Уж если кто и заслужил право называться первой «исторической личностью» в нашем понимании, то это, конечно, Эхнатон – отец монотеизма и создатель первой «учреждённой» государственной религии.
В отличие от модерниста Ясперса, традиционалист Эрик Фогелин оценивает переворот Осевого времени гораздо более критично. Два первых тома «Порядка и истории» Фогелина (1956-57) описывают единый революционный процесс трансформации предосевого «космологического мира» в «мир истории». В центре этого процесса стоит Израиль – основной (и даже единственный) актор мировой истории. «Мир истории» – это время потрясения всех основ. Новые учения, новые пророки, движение к чему-то такому, чего прежде не было – есть эпоха всеобщей смуты, разгула вырвавшихся на свободу энергий «линейного времени», анархии и атеизма (в сущности Яхве объявляет войну всем богам всех народов). Но речь, очевидно, должна идти не столько об Израиле как таковом, сколько об энергии денег, которая и становится главным проводником революции «мира истории».
Экспансия «энергии денег»
Попробуем дать такую характеристику, или точнее краткий абрис этого процесса. В седьмом веке до РХ. прекращает свое существование могущественная Ассирийская империя. Как раз в это время являются первые еврейские тексты, основанные на ассирийских источниках (современная библеистика установила прямые цитаты из ассирийских клятв верности в текстах «Второзакония» и «Исхода», которые и есть, очевидно, первые известные нам еврейские книги). Кир Великий входит в Вавилон. Империя персов захватывает Египет и распространяется по всему Древнему Востоку. Финикия начинает мощную торговую экспансию по морям. Александр Македонский создает греческую ойкумену. Является Рим и утверждает новый мир в войне с Карфагеном. Так волна, накатывающаяся за волной, в короткое время не оставляют места от некогда недвижного четырехтысячелетнего бытия Египетской и Шумеро-Аккадской цивилизаций. Некогда безмятежная жизнь сменяется революционными бурями и потрясениями. На место устойчивого недвижного, устремленного вертикально вверх «мира космоса» приходит «мир истории» устремленный в будущее как «каскад гностических революций» (выражение Фогелина).
Кто же ведущие акторы процесса? Не только евреи, но и финикийские торговцы, быстро распространяющие свое влияние на все Средиземноморье, и – вавилонская олигархия, распространяющая по тем же силовым линиям свою банковскую систему и капитал.
Взорванный изнутри Древний мир стремительно завоевывают не только банкиры, но и новые религиозные и философские учения, и новый, гораздо более эмансипированный от государства человек: торговец, путешественник, наёмник, философ, член религиозной общины, секты, «герметичного» сообщества (само иудейство, кстати, являет все признаки не столько нации, сколько именно такого закрытого «герметического» сообщества).
«Контрреволюция» Христа
Итак, новая финансово-олигархическая система тихой сапой начинает овладевать миром. Однако, на стыке старой и новой эры это движение в самом его эпицентре оказывается вдруг перехвачено, а самому движению придано совершенно новое направление. Да, речь идёт о явлении Христа. Христос является как будто изнутри еврейской традиции, однако Его «экспансия» настолько противоположна первой, что приходится говорить скорее о ренессансе Египта и египетской духовности, нежели о продолжении вектора иудаизма: Богочеловечность, царственность, идея вечной жизни (иудейством полностью отброшенная), приближение мира иного, царства небесного (иудейство нацелено исключительно на мир сей), наконец, восстановление этических и духовных иерархий, взорванных «миром истории».
Более того, в эпоху Константина Великого экспансия христианства завершается восстановлением самого духовного государства-церкви. Ян Ассман так и называет этот процесс – возвращением в Египет. Метаморфоза и в самом деле столь удивительна, как будто мы и правда переживаем невероятный в своем размахе ренессанс царского монотеизма Эхнатона.
Не случайно, конечно, и то, что именно Египет первым среди народов принимает христианство: как будто вся страна в единый момент узнает в Сыне Божьем исполнение своих сокровенных чаяний: воскресение мертвых, жизнь бесконечная, царство небесное. В то время как еврейский народ за весьма малым исключением Христа отвергает.
Неслучайно и то, что именно египетская пустыня и египетская религиозность (наряду с платонизмом) выстраивают перво-фундамент христианской духовности и христианского богословия (иудейская теология совершенно им противоположна).
Но так ли всё это удивительно? Разве 4000 лет бытия Египетской цивилизации не были временем высочайших духовных достижений человечества – в религии, культуре, архитектуре, осознанности бытия, близости человека к Богу? Само египетское искусство – духовная радость и напряжение, которым оно дышит – разве не предтеча искусства христианского?
В Христе мы действительно видим как бы воплощение абсолютной традиции. Однако, само новое время уже безнадежно надломлено и ввергнуто в катастрофу. О чем и свидетельствует Христос, устремляя взгляд в будущее: когда Приду, найду или веру на земле?
Продолжение следует
