Крусанов Павел. Совиная тропа. — М. : АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2025. — 382 с.
Автор рецензируемой книги, как помнится, ещё в конце 1990-х выбрал для себя ту сторону баррикад, на которой стоит знамя России как империи (начиная с романа "Укус ангела", хотя тогда это выглядело как один из вариантов постмодернистской игры — почему бы и нет?), но открыто и полностью подтвердил свою позицию после февраля 2022 года. Так что выход его нового романа под маркой редакции Елены Шубиной содержал в себе, помимо прочих интриг, художественных и нехудожественных, ещё и такую: прекращает ли наша либеральная оппозиция грести против течения и плевать против ветра Специальной военной операции, или ещё один из современных отечественных писателей вдруг сменил позицию и решил, вопреки своему прежнему "символу веры", что наша страна в настоящий момент всё-таки ушла на неправильную сторону жизни и истории? Конечно, вопрос частный и весьма ангажированный, вполне в духе памятного горьковского: "С кем вы, мастера культуры?", — а в мире, помимо решения Россией комплексных проблем безопасности в отношениях с нынешним неонацистским режимом Украины и его западными покровителями, жизнь течёт и по множеству других русел. Но, тем не менее, эти русла, со всеми их извивами, зависят от главного течения (оно же мейнстрим, оно же стрежень), определяемого рельефом местности. О рельефе, собственно, и речь.
Этот рельеф выписан подробно и предметно: "Правительственные реформы, обещавшие прогресс и процветание, шли своим путём, повседневная жизнь — своим. В то, что им суждено когда-нибудь встретиться, не верили уже ни экономисты, ни фантасты". А дух "лихих девяностых" Павел Крусанов передаёт точно: свободное падение, которое по сходству ощущений можно было выдать за полёт. Конечно, он — писатель настоящий, и его проза насыщена множеством блестящих миниатюр: "Мои чувства к блондинкам не зависят от цвета их волос", или "Истинная красота, будь то красота духа или социальной теории, не допускает иного мнения о себе", или "Петербург — форма тоски по карманной Европе" (видимо, здесь имеется в виду не чья-то абстрактная, а вполне наша, русская тоска, длящаяся ещё с допетровских времён и поныне). Почему у романа такое название? Это разъясняется специально: "Потому что у совы бесшумный полёт. И ещё потому, что у совы нет никакой тропы". Впрочем, "путь Колобка" возникает у автора раньше, чем "совиная тропа" у его героев. "Он, колобок, вновь и вновь без устали вещает, и раз за разом достраивает свою историю, продолжает — ведь он, такой румяный, такой душистый и желанный, ушёл, воспользовавшись собственной недооценённостью, не только от дедушки и бабушки, но и от зайца, и от волка… И ему внимают, удостоверяя тем самым его существование… Опустим печальный финал этой хвастливой выпечки, его никому не избежать". Не колобок ли ты часом, писатель? И читатель? И вообще каждый из нас?
История двух питерских студентов, рассказчика Александра по прозвищу Парис и Емельяна Красоткина, которые из лучших побуждений (способствовать становлению "мира, пригодного для счастья") решили создать (или, вернее, вступить в уже, по их мнению, изначально, от века существующий) орден тайного добра (незримых благодеяний), ведь "мир, которым в своих нехороших интересах коварно манипулируют масоны, атлантисты, ануннаки и прочая мировая закулиса, — это уже порядком надоевшая пластинка". Они выбирают свою "совиную тропу".
Главный объём повествования развивается в основном среди творческой богемы "северной столицы" постсоветской России — той богемы, представителями которой герои являются. Важную роль играют постоянные указания на конкретные места "города на Неве": кто где жил, где что происходило и т. п. — в полном соответствии, чего автор не скрывает, с концепцией покойного Виктора Топорова о "петербургском тексте русской литературы" как "особом мифопоэтическом пространстве, которое привязано к ландшафту, к топографии реального Петербурга". Москва же, вечно изменчивая (как отмечается, в процессе застройки первопрестольной новыми небоскрёбами даже булгаковская "нехорошая квартира" на Патриарших прудах может быть снесена), такого текста (или гипертекста) для России не представляет. Да что России?! — кроме Питера, сапоги иноземных захватчиков топтали все столицы Европы и мира (даже Лондон при Вильгельме Завоевателе и даже Вашингтон в 1815 году). Правда, эти и многие другие мысли автор высказывает от имени разных персонажей "Совиной тропы", занимающихся каждый своими делами, мыслями и, конечно же, — люди ведь живые и молодые! — чувствами.
Но почему-то не оставляет ощущение, что изначально он пытался переписать известный пушкинский сюжет с Евгением Онегиным и Татьяной Лариной — разумеется, на современных реалиях, параллельно дав своего рода "энциклопедию постсоветской жизни". Его героиня, Екатерина "Пузырик" Кузовкова, одноклассница Красоткина, которую тот решил путём "тайного добра" спасти от избыточного веса и диабета, влюбив в друга-"Париса". Та действительно влюбилась, а потеряв своего героя, сначала — вот неожиданность! — предприняла попытку самоубийства (хорошо, что неудачную) после чего взялась жестоко мстить своему "тайному благодетелю" и несостоявшейся любви, сначала разрушив семью его родителей и выйдя замуж за его отца (слёзы матери — отдельная тема романа), а затем бросив этого человека ради "консервного короля" Гладышева, от которого она, к тому времени уже сверхуспешная и сверхпривлекательная женщина, уходит к рассказчику. Так что никакого "Но я другому отдана и буду век ему верна" в данном случае не предусмотрено. Но всё хорошо: у обретших наконец друг друга влюблённых, каждый из которых прошёл свой личный ад, чтобы "жить долго и счастливо, а если умирать, то в один день — так, чтобы своим поцелуем принять друг у друга последний вздох".
В конце книги у них двое детей: мальчик семи лет и девочка пяти лет, а герой-рассказчик всё-таки отправляется на СВО, получает в боях ранение и обращается к истории собственной жизни: "Думаю, в моём случае донецкие степи — следующая ступень на лестнице в небо. Я хотел, чтобы моя отчизна была сильной, справедливой, красивой и достойной моего уважения. А как иначе? Любить Родину всякую возможно лишь лицемерно или по принуждению… Любить же безоговорочно я был готов только мечту — ту Россию, которой пока не было, которая лишь грезилась в будущем. Я поехал ковать это будущее. И я был здесь не один. Значит, с Родиной всё будет в порядке… мы пересилим. Непременно пересилим, как пересилил мой дед, лейтенант фронтовой разведки. Ведь перед нами то, чего нас хотели лишить, — перед нами лестница в небо. Да, мне не нравится война, но всё, что мне надо сейчас знать, это: 1) я буду здесь до победы (если раньше не словлю пулю или нашу победу не сольют), и 2) приказ, отданный матом, следует исполнять в два раза быстрее".
Не будем здесь обсуждать вопрос о том, каковы реальные шансы для нашего солдата "словить пулю", а какие — осколок на линии боестолкновений СВО, насколько важны скорость, точность и полнота исполнения приказа. Гораздо важнее, что автором обозначены ключевые условия нашей победы, нашей общей "лестницы в небо". И ответ на поставленный в начале рецензии вопрос понятен.
