Особый глазомер: отчасти – по-хорошему – хищный: на все детали мира, но и нежный, как снег, который живописуется, одновременно – через своеобразное исследование:
Он был зимой прекрасен, а весною
Лишился он величья своего.
И небо занялось голубизною
Над серыми просторами его.
Сползает снег в глубокие овраги,
Под солнцем ослепительным спеша.
Так сходит вдруг ненужный слой бумаги
С переводной картинки малыша…
Константину Ваншенкину шла краткость.
Лапидарность линейных строк, наполненных объёмным содержанием мира: столь прекрасного, что дыхание замирает.
Знаменитые ритмы песни дают меру той бодрости, которая позволяет преодолеть любые каверзы бытия: или – почти любые:
В звоне каждого дня,
Как я счастлив, что нет мне покоя!
Есть любовь у меня,
Жизнь, ты знаешь, что это такое.
Как поют соловьи,
Полумрак, поцелуй на рассвете.
И вершина любви –
Это чудо великое - дети!
Бесхитростно?
Да.
Нет переусложнения, которого требовал век, всё в прямую – но в этой прямоте столько подлинности, солнечного трепета, и живого огня, что никаких сложностей и не требуется…
Мощно, скупые средства изобразительности используя, Ваншенкин показывает единственную форму притворства, которая оправдана, - возникает неожиданный метафизический ход:
Трус притворился храбрым на войне,
Поскольку трусам спуску не давали.
Он, бледный, в бой катился на броне,
Он вяло балагурил на привале.
Его всего крутило и трясло,
Когда мы попадали под бомбежку.
Но страх скрывал он тщательно и зло
И своего добился понемножку.
И так вошел он в роль, что наконец
Стал храбрецом, почти уже природным.
Неплохо бы, чтоб, скажем, и подлец
Навечно притворился благородным.
Скрывая подлость, день бы ото дня
Такое же выказывал упорство.
Во всем другом естественность ценя,
Приветствую подобное притворство!
Стих Ваншенкина часто сух и живописен одновременно; и, созидая свою сумму, поэт, казалось, пронзил поэтическими лучами все сферы и явления жизни, все, без исключения.
Точность хорошо отлаженных часов работает в его формулировках:
А я не знал об этом ничего.
Какое мне до сердца было дело?
Я попросту не чувствовал его,
Оно ни разу в жизни не болело.
Оно жило невидимо во мне,
Послушное и точное на диво.
Но все, что с нами было на войне,
Все сквозь него когда-то проходило.
Обстоятельность письма онтологически объёмна.
Никогда никаких срывов: и любовь к жизни, испытываемая до нервной дрожи, не подразумевает излишней вибрации строки.
Ясность озёрной воды.
Чистота весеннего неба.
Поэзия Ваншенкина – мужественная в своей основе – питательна для души и ума…
