Пушкин как-то сказал, ничуть не отделяя самого себя от всех своих соотечественников: "Мы ленивы и нелюбопытны" (пусть сегодня слова "любопытность" и "любознательность", в отличие от языка пушкинских времён, уже не вполне синонимы). И эта пушкинская характеристика явно связана с каким-то глубинным беспамятством, вследствие которого русскому человеку, по сути, просто некуда складывать, не к чему присоединять многое из того, что мы в принципе способны узнать или понять в нашей жизни. Представляется, что Дмитрий Анатольевич Жуков (30 августа 1927 г. — 10 сентября 2015 г.) был полной антитезой этим пушкинским словам: он как раз не был ни ленив, ни нелюбопытен, и всю свою жизнь посвятил, по большому счёту, проблемам памяти, причём не только исторической и культурной, но и той, которая ныне проходит по ведомству "её величества цифры", включая искусственный интеллект.
Дмитрий Жуков был очень цельной и при этом не открытой — "душа нараспашку", особенно к посторонним, — натурой. Видимо, сказалась не только его начальная профессия военного разведчика (официально в отставку он ушёл в 1960-м, после своего отказа от вступления в КПСС), но и в неменьшей степени — та напряжённая работа его "внутренней писательской лаборатории", которая привела к созданию как массы переводных работ (первой в их числе, включающей и произведения англоязычных фантастов, и наследие классика сербской литературы Бранислава Нушича, и многое другое, значится роман югославского сербского писателя и первого президента СРЮ Добрицы Чосича "Солнце далеко", опубликованный "Роман-газетой" в №№ 4—5 за 1956 год), так и целого ряда научно-популярных и художественных книг: от авторского дебюта "Загадочные письмена" (о письменности майя, 1962), "На руинах Вавилона" (1964) и "Переводчик, историк, поэт? Слово тебе, машина!" (1965), приведших Дмитрия Жукова в круг основателей и соучредителей легендарного Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), до повестей о протопопе Аввакуме Петрове, генерале Михаиле Скобелеве, художнике Василии Верещагине, археографе Владимире Малышеве, жизнеописаний А.К. Толстого (с примыкающим его совместным с братьями Жемчужниковыми литературным "фантомом" Козьмы Пруткова) и борца Ивана Поддубного, а также многих других людей, так или иначе вписавших свои имена в отечественную историю. Все они — как дополнительные "точки кристаллизации", драгоценные кристаллы нашей памяти, сохранённые и выращенные во многом благодаря творческой мастерской Дмитрия Жукова.
Отдельное место здесь занимает его знакомство и многолетняя дружба с такой яркой и самобытной личностью, как Василий Шульгин, видный политик начала ХХ века, "правый консерватор", русский националист и монархист, принимавший, совместно с Александром Гучковым, отставку Николая II, впоследствии — противник Советской власти, проведший более 20 лет в "белой" эмиграции и с 1944 года 12 лет — в заключении в СССР (Владимирский централ), но в итоге пришедший к выводу, что "красные… на свой манер прославили имя русское, …как никогда раньше". В статье "Бомба под мавзолей", опубликованной газетой "Завтра" (№ 28, 1997 г.), Дмитрий Жуков вспоминал слова, исключённые цензурой из книги Шульгина "Три столицы", подготовленной к изданию Жуковым: "Я… не разрушал бы этот мавзолей (речь идёт, конечно, о щусевском Мавзолее В.И. Ленина на Красной площади. — Авт.). Ибо этот человек стал частью русской истории". И далее: "Погибли два сына Шульгина и много родственников и друзей… У меня было очень странное ощущение, поскольку я сидел у окна, глядя на зарешечённые окна внутренней тюрьмы КГБ, в которой содержали два года Шульгина, и читал, что Ленин стал для русского народа иконой, с чем не считаться нельзя". Общение с Шульгиным, несомненно, оказало мощное влияние на круг интересов и всё мировоззрение Дмитрия Жукова как настоящего защитника и хранителя непрерывности и единства отечественной истории, который на протяжении почти полувека выступал в качестве последовательного критика сионизма, космополитизма и русофобии, был автором сценария документального фильма "Тайное и явное (Цели и деяния сионистов)" (1973), за что получил в соответствующих кругах ярлык "антисемита" со всеми сопутствующими последствиями. Возможно, этими же причинами объясняется и его интерес к Ирану, Исламской революции в этой стране, а также к фигуре её лидера, аятоллы Хомейни, которой Дмитрий Жуков посвятил ряд своих работ ("Небо над Ираном ясное", "Имам Хомейни").
В прощальном слове Дмитрию Жукову Александр Проханов писал: "Он принадлежал к той удивительной плеяде советских русофилов, что в позднесоветское время пробивали колодцы, прокладывали коридоры для Русской идеи, которая сегодня вошла в наш обиход".
