В моих руках отбойный молоток.
Его калибр назвать я не берусь.
Я отбиваю за куском кусок
От глыбы, навалившейся на Русь.
Русская армия отбивает на Украине у врага каждый бугорок, каждую ложбинку, каждое малое селение, посёлок, городок, сдвигает линию фронта. И каждый взятый укрепрайон, каждый отбитый у врага опорный пункт раскалывает, выдавливает из истории гигантскую глыбу, именуемую глобализмом.
Не берусь сказать, какой удар российской штурмовой группы выбил из Белого дома русоненавистника Байдена. Не берусь сказать, какой российский беспилотник, сбрасывая взрывчатку, расчистил дорогу Трампу в Белый дом. Нельзя показать на пальцах, как победа русских на Харьковском направлении отколола Трампа от Европы и сделала Евросоюз беспризорной организацией. Только приблизительно можно утверждать, как групповой удар "Калибров" и "Кинжалов" расшатал Евросоюз, превратив его кристаллическую структуру в жидкий кисель. И лишь будущие прозорливцы объяснят нам, как российское наступление в районах Сум привело под Курск бесстрашных корейских военных, проливавших кровь за Россию, где та малая, взятая нашими войсками высотка, что сделала Россию и Индию стратегическими партнёрами, а президента Путина и председателя Си вдохновила в Шанхае говорить о бессмертии.
Великий проект "глобализм", знавший, как управлять человечеством, пятится, уходит, открывая место новому, ещё не родившемуся проекту, в котором у России — ведущее место.
Глобализм — как огромная тающая льдина, и на кромке этой льдины, страшась ужасной гибельной полыньи, мечется Зеленский. Он — порождение этого проекта, уникальное, синтезированное им изделие, состоящее из множества сложнейших компонентов. Он погибает — скачет, кричит, умоляет, хитрит, угрожает, молит о пощаде, клянётся в верности, чувствует свою близкую смерть. Он ещё не умер, но на его лице — тень смерти. Ужасной, не физической, не от бомбы или пули, не от яда или удушения. Его смерть не политическая. Его смерть метафизическая, метаисторическая. Им закупоривается дыра, куда утекает с земли глобализм. Зеленский — пробка, которой глобализм хочет заткнуть эту дыру. Глобализм уйдёт, а тельце Зеленского останется — маленький бородатенький зверёк, измученный кокаином, изъеденный честолюбием, изглоданный коррупционными скандалами, уязвлённый предательством друзей и защитников. Маленький жалкий зверёк со скрюченными лапками, последний выкидыш умирающего глобализма.
Когда историки и патологоанатомы будут расчленять мёртвое тело Зеленского, они обнаружат множество Зеленских, зашитых в этот умерший чехол. Это Зеленский в белой, расшитой шелками вышиванке с вершины древнего славянского кургана вещает о великом народе укров, породившем начало славянства. Зеленский, покрытый кельтскими крестами и свастиками, с чёрными рунами, с хищным грифом на груди, с жутким козлом на спине, обвитый гремучей змеёй, — он нибелунг, он знает, где золото Рейна, он любимец валькирий. Зеленский на гей-параде в женском лифчике, в розовом бикини, он танцует у блестящего шеста, выбрасывает ноги, выгибает спину. Он друг лесбиянок и геев, он меняет свой пол, становясь то женщиной, то кенгуру, то рыбой на птичьих лапах, то собакой в рыбьей слизи. Он трансгуманист — женщина с чёрной бородкой, мужчина без семенников. Зеленский — таинственный потомок иудейских пророков, часами молится перед горящей менорой. На его кипе лунный свет, он листает Тору, изучает чертёж древнего храма Соломона и чертёж Третьего, который возникнет среди священных днепровских дубрав.
Историки и патологоанатомы сделают подробное описание трупа, гадая, является ли лежащее перед ними тело порождением биологической жизни или оно синтезировано из композитных материалов, которые пойдут на переработку, и из них будет сфабрикован новый субъект истории — тот, что заменит собой глобализм. Зеленский напоминает зверька, замерзающего на льдине глобализма. Но он напоминает и змею, которая шипит и извивается на раскалённых камнях истории.
