«Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве».
Из манифеста «Пощёчина общественному вкусу»
Судьба русского авангарда – сложна, увлекательна и где-то печальна. Заимствованный из Франции, наш авангард стал развиваться по своим законам и даже возникли сугубо местные течения – такие, как супрематизм и конструктивизм. В 1910-х это вызывало разнообразные чувства – от восторга до ненависти. Авангардисты фраппировали почтеннейшую публику, а выставки привлекали и адептов, и ярых критиков.
Все проекты заканчивались скандалом. Пресса – бушевала. Обыватели – срывались на крик. Авангардисты скромно молчали и стыдились? О, нет. Они лишь подливали керосина в бушующее пламя - провозглашали свободу от академизма, высмеивали жеманный «Мир искусства», строчили воззвания и предлагали сбросить Венеру с парохода современности. Думая, что XX век опрокинет все представления об искусстве, творили немыслимое – синих натурщиц и чёрные квадраты.
Среди авангардистов было много «левых», поэтому они с радостью или хотя бы с пониманием приняли революцию. Она им виделась тотальным освобождением. 1920-е – начало 1930-х годов – триумф всевозможных «-измов», сделавшихся, как теперь это кличут, мейнстримом. В архитектуре безраздельно царил конструктивизм братьев Весниных, фотограф Александр Родченко придумывал головокружительные ракурсы, изображая станки, радиомачты и балконы, его супруга Варвара Степанова конструировала прозодежду, которую полагалось носить и на работе, и в быту, Илья Чашник и Николай Суетин - последователи Казимира Малевича - изобретали супрематические сервизы, футурист Владимир Маяковский слыл пролетарским поэтом.
В 1932 году всё это обозвали «формализмом». Вкусы кардинально поменялись – общество затребовало иных решений. Актуальной сделалась забытая неоклассика – дорические колонны, кессонные потолки, балюстрады и вазоны. Венеру, опрометчиво сброшенную с парохода современности, срочно вернули и дали ей в руки весло. Газеты и журналы запестрели гневными статьями о творцах, которые не понимают, что нужно для народа. Их ругали, изгоняли, принуждали покаяться. Вроде обычный переход от одного стиля к другому, но в СССР это подавалось в качестве борьбы с жестокими врагами. Это не плохо и не хорошо – историческая данность.
Реабилитация авангарда произошла в эру Оттепели, когда ещё можно было застать авангардистов 1920-х – они, например, преподавали в вузах, как Константин Мельников. Примечательно, что Никита Хрущёв терпеть не мог авангардистов и обзывал их бранными словами, но запрета на подобную живопись не было. Забавно - теперь авангард начала XX века и сам обратился классикой для молодых авторов. Начался вал подражательства, далеко не всегда высокохудожественного. То, что когда-то считалось новизной и вызовом, в 1950-1960-х частенько смотрелось эпигонством.
В следующем десятилетии часть авангардистов уехала на Запад, продолжив там свою деятельность – так называемая Бульдозерная выставка в Беляево оказалась некоей крайней точкой. Крушить искусство, каким бы оно ни было, бульдозерами – это дикость. Но и художники решили устроить акцию в неположенном для этого месте. Так что спор о том, кто прав, а кто – нет, ведётся по сию пору. В целом, авангард может нравится или раздражать, но факт остаётся фактом – он такое же завоевание Русского Мира, как и высокая классика. Считать это мазнёй или творческим прорывом – личное дело, но для общего развития лучше знать имена и направления, ибо негоже отмахиваться от прелюбытнейшего феномена.
В арт-центре «Зотов», что расположен Ходынке, сейчас проходит выставка «Путь к авангарду», посвящённая изданию «А – Я», выходившему с 1979 по 1986 год во Франции. Помимо публикаций о современном искусстве, там печатались статьи об авангарде 1910-1920-х годов – манифесты, обзоры экспозиций, биографии художников – Павла Филонова, Роберта Фалька, Михаила Ларионова и Наталии Гончаровой.
Проект был выстроен вокруг сравнения художников «первого» и «второго» авангарда. Нас встречает полотно Казимира Малевича «Голова крестьянина» с характерным делением образа на цветовые зоны. Супрематисты почитали цвет – самым главным элементом живописи и звали к «возвращению к первоначальным ритмам природы». Далее мы находим рисунок Малевича «Две фигуры» уже посреди работ новых авангардистов.
Все экспонаты расположены таким образом, что вещи раннего авангарда перемежаются с произведениями 1960-1990- х годов. Происходит своеобразная перекличка эпох, о чём и писалось в журнале «А-Я». Даны цитаты Ильи Кабакова об отце-основателе супрематизма: «Не знаешь даже, что сказать о Малевиче. Великий художник. Вселяет ужас. Большой начальник».
На сопроводительных табличках – скрупулёзный рассказ о том, как непросто было выпускать «А-Я». Если в СССР главенствовала идеология, то на буржуазном Западе с его «свободой» на всё требовались деньги. Приходилось искать спонсоров, которые постоянно менялись, так как охладевали к теме. Номера выходили редко – они, кстати, представлены на экспозиционных витринах.
По большому счёту, «А-Я» держался на энтузиазме таких персонажей, как художник Игорь Шелковский и фотограф Александр Сидоров. На выставке можно увидеть их работы. Например, деревянные картины-скульптуры Шелковского – внезапное соединение несоединимого. Это – размышление о структуре и пространстве. Деревянные выступы, раскрашенные в разные цвета, не отвечают своим названиям – «Профили», «Облака над городом». Какая-то запредельная фантазия, помноженная на чисто ремесленные навыки. Тем не менее, композиции выглядят стройными.
Рядом – картина Олега Целкова «Голова со скрепкой». Целков – узнаваемый художник. Он из года в год писал отвратительные рожи – одного и того же человека с тяжёлой, до крайности неприятной физиономией. Целков выработал свой почерк и, подобно тому, как мы узнаём рафаэлевых мадонн и врубелевских демонов, мы запоминаем «грузчиков из преисподней» Олега Целкова. Он, видимо, вдохновлялся фразой, приписываемой Диего Веласкесу: «Предпочитаю быть лучшим в изображении уродства, а не вторым в изображении красоты». Красота, действительно, отсутствует, но есть страшная гармония, иной раз встречающаяся в безобразии.
На противоположной стене – перформансы авангардистов 1910-х - боди-арт Давида Бурлюка и Михаила Ларионова. В своём манифесте они писали о том, что раскраска лица – это связь искусства с жизнью, вызов и порыв, а ещё – вторжение в неведомое. Перед нами фотографии с размалёванными лицами, приглашение на футуристическую выставку 1916 года и молодой Владимир Маяковский – не раскрашенный, зато мятежный и взволнованный. На информационных стендах – рассказ о том, что нонконформисты 1970-1980-х устраивали нечто подобное, да и вообще были охочи до эпатажа.
Потом мы наблюдаем типичную картину Эрика Булатова, где шрифт вторгается в изображение натуры. «Живу – вижу» - белые буквицы на фоне высокого неба. Слова будто бы устремляются ввысь. Это, как раз тот случай, когда забываешь имя-фамилию художника, но его картины вспоминаешь слёту – достаточно увидеть. Талант – быть единственным в своём роде. И не только потому, что его вещи бьют по глазам яростью конструктивистских шрифтов и необычностью концепции – они всегда наполнены двойным - тройным смыслом. Каждый непременно узрит своё. К слову, он совместно со своим другом Олегом Васильевым рисовали чудесные иллюстрации к сказкам Шарля Перро – вот там уже никакой концептуальности не наблюдалось.
Картина Олега Васильева тоже имеется. Это – «Окна мастерской. Московский дворик». Странная конструкция, с одной стороны, перекрывает вид из окна, а с другой – высвечивает прямоугольник, заполненный светом. Что характерно, и Булатов, и Васильев покинули СССР лишь на волне Перестройки, но журнал «А-Я» освещал их деятельность с конца 1970-х.
И тут же – витрина с конструктивистскими обложками 1920-х годов. Брошюры, пресса, книги – всё оформлялось в яркой – красно-бело-чёрной гамме, с использованием коллажей, взятых у парижских дадаистов. Стоит отметить, что в СССР 1920-х годов наблюдался небывалый рост печатной продукции – выпускалось всё и вся, от политграмоты до мировой классики, от рассуждений о половом вопросе до сборников об архитектуре будущего. Отвратительная бумага, зато уникальные обложки, над которыми трудились такие мастера, как Александр Родченко, Владимир Татлин и Варвара Степанова. Чуть поодаль – «проун» Эля Лисицкого. Проун – это проект утверждения нового. В основе – резкая геометрия. То были конструкции, состоящие из простейших фигур – чёткие и лаконичные.
Поблизости – эскиз спортивного костюма, созданный Александром Родченко. В те годы любой художник, архитектор или фотограф мог заниматься ещё и дизайном экспериментальной одежды. Как в том стихотворении Владимира Маяковского: «А моя страна — подросток, — твори, выдумывай, пробуй!» Тот же Владимир Татлин выдал свою концепцию современного облачения, которое назвал элементарно и без выкрутасов «нормаль» — это были просторные вещи с множеством карманов. Дескать, сознательному пролетарию должны быть чужды модные штучки из города Парижа. Однако романтики конструктивизма ошибались – всем хотелось тех же причуд, что и в Европе. Поэтому эти образцы интересны лишь, как опыт ревущих-двадцатых.
И вот нас снова перебрасывают в конец XX века, и мы видим коллажный фотошарж художника Александра Косолапова – он своеобразно обыграл знаменитое изображение Осипа Брика с буквами «ЛЕФ» (Левый Фронт) с стёклышке очков. У самого Косолапова на стекле – круглая этикетка от банки чёрной икры. От конструктивизма – к поп-арту.
Вот - картина Павла Филонова «Человек на мозаичном фоне». Журнал «А-Я» посвятил Филонову целый номер – этот самобытный живописец одновременно притягивает и пугает, и потому отношение к нему в Советском Союзе было противоречивым – то разрешали, то снова замалчивали. Его полотна производят неизгладимое впечатление – дробление мира на фрагменты, полосы, точки, штрихи, а потом возникает всеохватное зрелище.
Поодаль – дивная вещь Сергея Шаблавина «Тропинка. Дюны». Этот нонконформист писал и – пишет свои сюжеты, помещёнными в круг. Мы словно бы глядим в подзорную трубу. На представленной картине – травы, песок и море. Всё выписано с тщанием – отличительной чертой шаблавинских работ. В целом выставка производит положительное впечатление – она рассказывает о том, сколь разнолик был авангард в XX столетии. Во всяком случае, экспозиция – не скучная. Есть, о чём подискутировать.
двойной клик - редактировать галерею
