Странная параллель: Один, имеющий две ипостаси: Один, бесконечно гуляющий с лучшими рыцарями в Валхалле, блещущей острым ледяным солнцем, и – Один: странный бог-бродяга, проходящий дорогами реальности, бог, отдавший один глаз за вечную мудрость великану с исландским именем, и сопровождаемый двумя воронами и двумя волками…
Бог – один?
И – символ португальской поэзии: Камоэнс: одноглаз…
Глаз, утраченный в бою, - а монозрение подразумевает более сложное вИдение реальности, и Камоэнс, писавший так давно, барочно, вычурно, прекрасно, доказует это – своей судьбой, своим, выстроенным в небо, ажурным и таким конкретным пантеоном…
Все хороши его портреты: венчанный лавром, закованный в доспех; все хороши – как прекрасен памятник на одноимённой площади в Лиссабоне: с белым постаментом, чёрный, рвущийся в небо памятник поэту-воину…
Сведения о нём скудны – да и нужны ли они?
…Гомер проезжает на ослике, сереющем, что противоречит яркости – избыточной, в тыщу цветов, радуга скромнее, и – проезжая: обращает благосклонно-слепое лицо в сторону португальского кабальеро: нагромоздившего уникальную поэму, ставшую символом его страны, возможно – бравшего образец с Гомера: великого слепца, оседлавшего ослика: у Камоэнса не получилось сделать то же с судьбой: она слишком сноровиста…
Оружие и рыцарей отважных,
Что, рассекая волны океана,
Отринув жизни суетной соблазны,
Проплыли морем дальше Тапробаны.
Цвет нации великой и бесстрашной,
Что средь племен неведомых и странных
Могучую державу основала
И тем себе бессмертие снискала…
(пер. О. Овчаренко)
Кованый стих подразумевал и волю, и латы, и оригинальность, вырывающиеся за пределы Гомера, которого, конечно, Камоэнс имел в виду…
Любой русский… зритель: всегда будет иметь в виду: всплеск рук великолепной Кореневой, никогда не слышавшей о Камоэнсе, но вдруг приобщившейся к эпосу: даже пускай так: через феноменальную коммуналку, аквариум, выстроенный и наполненный Козаковым: который едва ли слишком интересовался образом Камоэнса, не говоря его поэзией: просто использовал, как необходимый элемент алхимии, запущенной им в реальность.
…рвётся реальность: ленты времени условны: после любовного эпизода (их в жизни Камоэнса будет много), он ссорится с дядей, от которого зависит, и оставляет университет, образование в котором многое предполагает…
Он вернётся в него: опять улетит из него: он вечно будет летать – на железных крыльях доспехов, исследовав своею судьбой открытие Индии (истины) своим соотечествеником – Ваской де Гамой…
Я не могу не вспомнить об отважных,
Державших путь к сокровищам Востока,
Ваш стяг вознесших дерзко и бесстрашно
Над Индии просторами далекой.
Льет Тежу слезы об Алмейдах властных,
О грозном Каштру, Албукерке строгом.
Скорбит отчизна о героях милых,
Пред кем и смерть в бессилье отступила.
(пер. О. Овчаренко)
Собственно – разумеется, цитаты из Камоэнса не имеют смысла – имея в виду насколько симфонично прозвучала его поэма в веках: симфонично, завораживая, заставляя вслушиваться самые разные народы, будучи связана со своим: и его – движением: очень бурным когда-то, с его прохождением в такие пространства, которых, казалось бы, и не было…
Разумеется, «Луизиады» были посвящены королю: в данном случае его звали Себастианом: разумеется, подразумевалась выгода: Камоэнс получил некоторые деньги…
О, они тогда сильно отличались от наших: ибо португальские червонцы…сверкали золотом на солнце… реальности…
Не – Духа: на солнце которого бликовала и играла тысячью оттенков поэма одноглазого рыцаря, пережившего огромное количество бурь, узнавшего правду правд, и создавшего эпос, ставший символом его языка…
